Неукрощенная - Лоуэлл Элизабет

Увидев суровые серые глаза и лицо с резкими чертами, она споткнулась. Если у других мужчин были длинные бороды или вовсе их не было, у него были коротко подстриженная борода и усы. И ни одна прядь не выбивалась из-под шлема, смягчая и оживляя строгое лицо.

Высокий, сильный, спокойный, Доминик Ле Сабр полностью захватил внимание Мэг. Так же безошибочно, как она почувствовала дыхание смерти, глядя на сокола, она увидела жестокий самоконтроль этого человека, его неистовую власть над собой. Он не позволял себе никаких человеческих чувств, никаких слабостей, только рассудительность и ледяной расчет.

Сначала Мэг показалось, что такова сама природа Доминика. Потом она поняла, что под ледяной сдержанностью воина лежит глубоко скрытое страдание. Это открытие было для нее неожиданным и пугающим, как песня лугового жаворонка в тишине ночи.

«Мой Бог, что же перенес этот человек, что душа в нем почти умерла»?

За этой мыслью пришла другая, еще более тревожная. Несмотря ни на что, в Доминике чувствовалась дикая мужская сила, которая взывала к чему-то, таящемуся в Мэг, о чем она раньше и не подозревала.

Что-то внутри нее волновалось и натягивалось звенящей струной, отвечая ему.

Это пугало и беспокоило Мэг, которая не боялась ничего, даже самых кровожадных диких зверей.

– Госпожа, – начал Вильям, смущенный ее неподвижностью.

Мэг жестом прервала его, дав понять, чтобы он не выдавал ее.

– Добрый вам день, лорд, – сказала она Доминику.

На глазах у изумленного Вильяма Мэг низко поклонилась, приветствуя Доминика, словно она была простой крестьянкой, а не леди из замка.

– Маленький сокол священника скоро будет свободен, – тихим голосом сообщила она Вильяму.

– Ах, – ответил тот, – добрый святой отец будет сильно горевать. Он любил брать его с собой на охоту. Эта птичка да еще хорошая обедня только и поднимали его настроение.

– Одна из птиц больна? – поинтересовался Доминик.

– Сокол отца Миллерсона, – объяснил Вильям.

– Он заболел? – спросил Доминик резко.

Вильям взглянул на Мэг.

– Нет, – сказала она хрипло. – Это рана, полученная в бою с диким ястребом, а не чума, которая опустошает клетки и голубятни.

Мэг снова поклонилась и повернулась, чтобы уйти, но Доминик повелительно остановил ее.

Ему показалось странным поведение этой молодой женщины, которая появилась из клетки, как пламя из тьмы. Глаза ее были зелены, как изумруды. В этих чудесных глазах можно было прочесть все ее мысли: печаль, что она покидает умирающую птицу, удивление при виде Доминика и… страх? Да, страх.

Он пугал ее.

Когда Доминик пристальнее посмотрел не нее, зеленые глаза потемнели, подобно тому как море меняет ввечеру свой цвет. Теперь уже ничто не выдавало ее мыслей.

«Какая странная девушка».

Доминик нервно поглаживал усы, рассматривая ее.

"Эти волосы. Золотые, и рыжие, и красноватые. Они придают ее коже оттенок свежих сливок. Интересно, кому я должен заплатить, чтобы заполучить ее в свою постель? Отцу, брату, дяде?

Или мужу"…

Доминик нахмурился. Мысль о том, что она, должно быть, замужем, смутила его. Он вообще не собирался давать этим вассалам, которые и так ненавидят норманнов, предлог отказаться от сделки, к которой принуждал их король Генрих.

Шотландские таны и мелкопоместные саксонские дворяне могли насиловать хоть всех женщин в округе, не важно, замужних или нет; но если норманн тронет местную женщину против воли ее мужа, то жалоба дойдет до самого Лондона.

«Замужем ли эта девка? Вот в чем вопрос».

Однако вместо того, чтобы спросить ее об этом, Доминик заговорил о королевском соколе, подарке Генриха I своему новоиспеченному барону.

– Как мой сокол? С ним все в порядке?

– Да, лорд, – поспешно ответил Вильям.

Но Доминик требовательно смотрел на девушку, ожидая ответа от нее.

– Он очень силен, – сказала Мэг. И улыбнулась, так как поняла, что Доминик принял ее за простолюдинку. Она забавлялась этой игрой. Желание поближе узнать Темного Рыцаря заставило Мэг остаться, а не убежать, как она хотела вначале.

– Жизнь бьет в нем ключом, – продолжила Мэг. – Он воздаст сторицей человеку, у которого хватит терпения приручить его.

Желание, словно копьем, пронзило Доминика, и сила этого желания испугала его. Он ведь уже не мальчишка, чтобы возбуждаться от одной девичьей улыбки и пары игривых слов. Но тело, не слушая предостережений рассудка, кричало о своем.