Дуэль на брачном ложе - Арсеньева Елена

Вот уже видны озера, тенистые аллеи и лужайки Булонского леса; показалась впереди и старая мельница, где, тоже с видом праздного любителя утренних верховых прогулок, ждет ее Сильвестр.

Что за любезный господин! Всегда готов прийти к даме на помощь!

Марии захотелось заплакать, когда она вспомнила, чем обернулась для нее «помощь» Сильвестра в прошлый раз, однако она только покрепче натянула поводья, заставляя своего игривого коня встать как вкопанного, а заодно – крепко взнуздав и свое волнение, так что, когда трепещущий, едва живой от стыда маркиз подъехал к баронессе, взор ее светло-карих глаз был незамутненно-спокоен.

Дипломатические агенты иностранных государств, как правило, состояли под негласным надзором французской полиции. Для каждого из этих привилегированных шпионов имелся свой филер [83], который очень неплохо знал все привычки и образ жизни своего поднадзорного. Так, некий месье Перикл, опекавший русского министра [84] Корфа, был вполне осведомлен о его неладах с женой, а также о том, что барон открыто держит у себя дома весьма привлекательную любовницу. Как бы ни относился Перикл к дипломатической деятельности Корфа, он от души завидовал способности этого русского так ловко устроить свою частную жизнь. Иногда Перикл даже ощущал себя в некотором роде пособником Корфа, ибо не сомневался: ни жена, ни любовница барона представления не имеют о том, что каждую среду, около пяти часов, тот украдкою, через черный ход, выходит из дому, чтобы пешком проделать довольно далекий путь и пройти к уединенно стоящему доходному дому, где весь второй этаж занимала самая хорошенькая актриса Французского театра Ноэми Тарте́.

Среди любовников Ноэми были весьма разные люди, от дипломатов и военных до придворных повес; неудивительно, что и русский министр пал жертвою ее чар и хоть раз в неделю, однако все же таскал ей в клюве золотые «перышки» для содержания ее гнездышка в подобающей роскоши. Так думал многоопытный Перикл, не находя ничего дурного в любовных шашнях своего «подопечного»: в тот бурный век и кавалеры, и дамы не только не скрывали, но даже оглашали свои похождения; вдобавок Перикл вполне разделял вкусы своих современников, которые считали достойными внимания только светловолосых женщин с голубыми глазами – таковой была и Ноэми Тарте, темноволосые – вроде любовницы Корфа Николь – успехом мало пользовались, рыжих или русых, как покинутая баронесса, почти вовсе не замечали.

Однако Перикл был бы немало изумлен, когда бы узнал, что барон Корф и пальцем не прикоснулся к m-lle Тарте, а если деньги он ей и впрямь приносил исправно, то лишь в обмен на весьма разнообразные и порою ценные сведения о тех нюансах, мельчайших на первый взгляд, даже незначительных, политической и частной жизни французского двора, которые позволяют человеку умному и наблюдательному задолго до наступления бури предугадать, откуда ветер дует: предвидеть событие государственной, а то и международной важности задолго до его наступления, да и просто иметь более полное представление о тех фигурах, которые играют важные роли в шахматной партии «Россия – Франция». Вся светская болтовня, которая влетала в хорошенькие маленькие ушки Ноэми, потом мило извергалась ее розовыми губками. Корф искренне наслаждался общением с мадемуазель Тарте, ибо она, мало что была очень хорошенькая, вдобавок обладала по-мужски цепким умом и неким шестым чувством умела понимать, что́ именно может заинтересовать этого загадочного и щедрого господина, причесанного волосок к волоску, с напудренной до белизны головою, с длинною шпагою на бедре, в черном кафтане, в облике почтенном, но с дерзким взором, этого d’un homme irréprochable [85], коего Ноэми, как ни тщилась, не в силах была искусить своими прелестями, а потому уважала его и смутно побаивалась.

В описываемый нами день Перикл незаметно сопроводил своего подопечного по известному адресу и, по опыту зная, что Корф остается у Ноэми не меньше часу, приготовился слегка вздремнуть на скамье в тени платана, на противоположной стороне улицы, как вдруг покой его нарушил некий всадник, на бешеной скорости подскакавший к подъезду и ворвавшийся в дом, грубо оттолкнув консьержа. Перикл не поленился перебежать улицу, где и узнал, что «сей безумец» прямиком устремился к дверям Ноэми Тарте. Перикл разом встревожился и позлорадствовал: публичный скандал – что может быть позорнее для «почетного шпиона»?! Ему до смерти хотелось тоже подняться на второй этаж и хоть краешком глаза подсмотреть, хоть издалека послушать, каковы события разворачиваются в квартире прелестной Ноэми, не звучат ли там пощечины или крики о помощи; и он был немало озадачен и даже разочарован, когда барон Корф и пылкий незнакомец вышли из подъезда, хохоча во все горло, пожали друг другу руки, раскланялись, а потом разошлись: всадник отправился восвояси; барон – в русское посольство, на улицу де Граммон. Перикл караулил его там дотемна, когда и счел свою миссию на сегодня завершенной: частенько бывало, что Корф оставался на ночь в особняке Леви.

Перикл был бы в очередной раз немало изумлен, когда б узнал, что в черной, с завешенными окошками карете посланника Корф выехал со двора посольства не более чем через полчаса; что вскоре он покинул карету и, затерявшись в шумной толпе, пешком дошел до улицы Карусели, на углу которой, в глубине заросшего сада, стоял двухэтажный дом, уже давно назначенный для продажи, но никак не находящий покупателя из-за дурной своей славы: ходили слухи, что прежний хозяин убил свою жену, застав ее с любовником, и призрак сей дамы частенько бродит по саду или комнатам. Здесь, во внутреннем дворике, Корфа уже поджидал тот самый господин, с которым он весьма дружески распрощался совсем недавно возле дома Ноэми Тарте.

Но повод для новой встречи был вовсе не дружеский. Им предстояла дуэль!

Что же произошло? Что осталось скрыто от глаз проницательного господина Перикла?

Едва Ноэми, проведя Корфа прямиком в свой будуар и изящно нюхая табак (в ту пору сия забава была весьма распространена у дам), принялась излагать ему свое беспокойство по поводу внезапной бурной дружбы легкомысленного кардинала Луи Рогана (всем было известно о неприязни к нему королевы) с великим Калиостро (а еще пуще – с четой каких-то подозрительных скоробогатых авантюристов, называющих себя потомками великого рода Валуа, то есть мадам Жанной Ламотт и ее расточительным супругом, которые сулят помирить кардинала с королевой), – как вдруг их уединение было нарушено: за стеной раздался сдавленный писк горничной, потом громкий мужской голос, изрыгавший проклятия, а вслед за этим дверь распахнулась, и в будуар m-lle Тарте ворвался какой-то растрепанный, взмыленный человек, напоминающий породистого гнедого скакуна, проделавшего путь от Версаля до Парижа не в два часа, а в двадцать минут, – если только гнедой скакун способен потрясать обнаженной шпагой и выкрикивать: «Будь ты проклята, изменница! Где этот негодяй?»