Проклятие королевы фей - Медейрос Тереза

— Сэр, меня жестоко ранит то, какого низкого мнения вы о моей преданности!

— Так радуйся же этому, — хитрая усмешка Остина опровергала его мрачные слова. — Ибо мы, Гавенморы, обычно убиваем тех, кого любим.

Весело помахав верному оруженосцу, он оторвался от стены и скользнул в пустоту.

Войдя в небольшой парк, обнесенный стеной, Холли откинула с лица капюшон. Нежная зелень распустившихся деревьев радовала глаз, пение птиц заглушало доносящийся из-за стен замка гул мужских голосов. Несмотря на тяжесть на сердце, девушка прониклась волшебным очарованием воздуха, успокоилась и замедлила шаг. Она упивалась каждым живительным вдохом, наслаждалась весенним тихим вечером.

Лунный свет посеребрил нежные ростки, пробивающиеся из черной тучной земли, требующие своего права на жизнь. Бусинки росы трепетали на лепестках душистой фиалки и первоцвета. Холли окунула кончик пальца в капельку росы и провела по краю листа, нетерпеливо дожидающегося первого луча рассвета.

С ее уст сорвался грустный вздох. Ей не позволяли гулять при ярком свете из опасений, что он может испортить ее белоснежную кожу, и здесь, в саду, Холли превратилась в создание, пробуждающееся к жизни лишь с восходом луны. Здесь она обретала уединение, скрываясь от болтливых тетушек, приставленных к ней отцом.

Девочкой Холли весело бегала по петляющим дорожкам парка, как и положено ребенку, уверенная, что мягкая трава не причинит вреда ее коленям за такое опрометчивое поведение, если она все же споткнется и упадет.

Девушка с тоской подумала, как хорошо было бы снова испытать ни с чем не сравнимую радость от беззаботного бега по саду, от упоения свободой вдали от придирчивых взглядов и постоянных нареканий. Она вдруг осознала, что в последний раз наслаждается этой свободой, и, ослабев при этой мысли, опустилась на сиденье качелей, свисающих с ветки могучего вяза.

Опустив босые ноги в траву, она негромко затянула грустную мелодию. Здесь ей можно было петь не изысканные рондо, которым обучал Холли учитель музыки и которые отец заставлял исполнять, развлекая искателей ее руки, а простые мелодии, как, например, эту балладу, недавно услышанную от кухарки-валлийки.

Холли полностью отдалась песне, наслаждаясь удовольствием петь не для ублажения чьего-то слуха, а для себя самой.

Отстранив мешающую ветвь и оглядевшись, Остин тихо выругался. Он с таким трудом проник во внутренний двор, и что же выясняется: он в парке, окруженном со всех сторон стеной, в которой не видно ни одной калитки. Толстые плети плюща ползли вверх по изъеденным временем камням и спускались с ветвей деревьев. Сквозь густой шиповник, усыпанный распускающимися бутонами, вилась узкая тропинка. Остин двинулся по ней, то и дело наклоняясь, чтобы увернуться от благоухающих колючих веток.

Этот заросший парк мало походил на опрятные клумбы, за которыми ухаживала его мать; Остина со всех сторон обступало безудержное буйство зелени. Рыцарь с презрительной насмешкой относился к суевериям, терзающим его соплеменников-валлийцев, но сейчас он вряд ли удивился бы, увидев выглядывающего из-за ствола дерева зловредного Буку. Жаль, род Гавенморов уже проклят.

— Какая чушь, — пробормотал Остин, тем не менее благоразумно осенив себя крестным знамением.

И тотчас же возблагодарил себя за эту предосторожность, так как до его слуха донеслись звуки скорбной мелодии.

Сперва рыцарь подумал, что это ему лишь почудилось. Остановившись, он склонил голову набок и прислушался. Леденящие душу воспоминания обдали холодом, вызвав мурашки. Рыцарь безотчетно положил руку на рукоять меча.

Слова баллады были ему хорошо известны. Он запомнил их с детства, когда мать, уложив его спать, нежным голосом напевала ему колыбельную.

Это была печальная песня о девушке, приглашающей своего возлюбленного положить голову ей на грудь и заснуть. Навеки, так как смерть, которая соединит их, предпочтительнее взаимной измены, ожидающей их в том случае, если они останутся жить. Словно острое лезвие полоснуло по сердцу Остина, оживив в памяти семейные предания.

— Рианнон, — прошептал рыцарь. Вне всякого сомнения, над ним насмехается не тень его матери, а вероломная фея. Остин скорее умер бы, чем признался Кэри, а тем более кому бы то ни было другому, что он уже ощущал ее присутствие прежде — въезжая верхом в предрассветный туман, проходя мимо заросшей дикими цветами могилы матери. Рианнон была во всем — в дуновении холодного ветерка, в прикосновении воздушной паутины волос к его лицу, в томном дыхании шепота возлюбленной в затылок.