В тени граната - Холт Виктория

Пришел декабрь и стали готовиться рождественские празднества. Как обычно, кругом шептались, делились своими тайнами небольшие группки придворных, как догадывалась Катарина, о бале-маскараде, который должен быть для нее сюрпризом. Наверняка будет какой-нибудь Робин Гуд или рыцарь-сарацин, который изумит все общество своей отвагой, а потом раскроет, что он король. Без такого переодевания веселье было бы неполным.

Катарина чувствовала себя постаревшей и утомленной, когда думала о царящем вокруг возбуждении — как женщина в кругу детей. Разве могла она волноваться из-за маскарада, когда все ее мысли были заняты ее собственной, такой важной и насущной проблемой. «Правда ли, что я старею и намного быстрее короля?» — спрашивала она себя.

День был холодный, она проснулась с ощущением усталости. Беременность оказалась трудной, и Катарину беспокоило, не стало ли ее здоровье менее крепким, чем прежде. Это была тревожная мысль, потому что впереди еще много других беременностей, думала она, и если здоровье у нее ухудшится, как она сможет и дальше пытаться рожать? Если же нет, какая от нее польза королю и стране? В голове у нее гвоздем засело слово «развод».

Будучи слишком утомлена, чтобы разговаривать, она отпустила своих фрейлин и села одна. Потом подошла к своему маленькому аналою и принялась молиться, более часа не вставая с колен, в мольбах о рождении здорового ребенка на этот раз.

Катарина поднялась и какое-то время постояла перед висевшим на стене гобеленом, где был вышит ее девиз с изображением плода граната.

На этот раз все будет хорошо, обещала она себе.

Она подумала, что прогуляется в саду и, поскольку была одна, начала спускаться по винтовой каменной лестнице, которой редко пользовались.

Здесь было очень тихо, потому что эту часть дворца редко использовали. Она почувствовала любопытство, стала размышлять, почему эти помещения заброшены. Остановившись на лестнице, она открыла дверь и увидела довольно приятную комнату. Войдя в нее, Катарина обнаружила, что окна комнаты выходят во дворик, мощенный булыжником, который зарос травой. Здесь было мало солнца, и она невольно предположила, что поэтому этими помещениями так редко пользуются.

Она тихо прикрыла дверь и пошла дальше. Где-то на полпути на лестницу выходила еще одна дверь, и, проходя мимо и услышав голоса, Катарина остановилась и прислушалась. Это был, несомненно, голос Генриха.

Должно быть, она ошибается, ведь она слышала, что в тот день он уехал на охоту. Она невольно приоткрыла дверь и таким образом обнаружила то, что многие месяцы было известно большинству придворных. Ошибки быть не могло. На кушетке лежала Бесси Блаунт, леди Тейбуа, и с ней был Генрих. Не оставалось никаких сомнений в том, чем они занимались; это был именно тот случай, который известен как застать какого-то на месте преступления. От ужаса Катарина онемела.

Генрих повернул голову и посмотрел прямо на нее, и в это ничтожное мгновение его взгляд выразил стыд, ярость и ненависть.

Катарина не стала больше ждать; она повернулась, закрыла дверь и, спотыкаясь, пошла назад. По дороге она оступилась и упала, ударившись о холодные камни. Она почувствовала острую боль в теле, как протест ребенка, однако, собрала все силы и поспешила к себе.

Дойдя до своих апартаментов, она закрылась в комнате.

К ней пришла одна из ее фрейлин и спросила, не плохо ли ей.

— Я просто устала,— твердо ответила Катарина,— И хочу остаться одна, чтобы отдохнуть.

* * *

В комнату вошел Генрих; у него было пунцовое лицо, глаза горели гневом.

Его жена застала его с другой женщиной в чрезвычайно компрометирующем положении, и ему было ужасно стыдно от того, каким он выглядел в ее глазах. Когда Генриху бывало стыдно, он сердился, и, поскольку он всегда как-то договаривался со своей совестью прежде, чем совершить что-то греховное, он был всегда готов выступить в защиту своей добродетели. Поэтому, когда ему было стыдно, он испытывал двойной гнев, а раз он не мог сердиться на самого себя, его гнев должен был излиться на кого-то еще.

Сердито глядя на нее, он стоял у постели, где она лежала.

Катарина не сделала попытки встать, как сделала бы в подобном случае раньше. Она чувствовала себя разбитой, а в ее утробе нарастала тупая, ноющая боль, которая ее пугала.

Генрих произнес:

— Ну, мадам, что вы имеете сказать?

Внезапно Катарина почувствовала себя слишком усталой, чтобы попытаться его умиротворить, слишком утомленной, чтобы скрывать свой гнев. Это была уже не тактичная королева, а обманутая жена.