Шестая жена - Холт Виктория

Король по-прежнему был королем; он знал, что останется повелителем своих подданных и после смерти. Его слово было законом, законом оно и будет.

Но амбициозные люди, толпившиеся у его трона, напряженно ждали. Напряжение возрастало, и срывы были неизбежны.

В один из ноябрьских дней протестант лорд Лайл дал на заседании Совета пощечину Гардинеру. Лайл был удалей из состава Совета.

Гардинер после неудачной попытки арестовать Катарину попал в немилость. Король, по своему обыкновению, винил во всем Гардинера, убедив себя, что совсем не собирался удалять Катарину, и что это была идея епископа.

Опала Гардинера и удаление Лайла помогли сохранить баланс в Совете, который, по словам Уолси, нельзя было нарушать. Самый крупный сторонник реформ и самый крупный католик — оба попали в немилость.

Гардинер попытался вернуть расположение короля, предложив обложить новым налогом духовенство. Король обрадовался случаю пополнить свою казну, но снять опалу с епископа не захотел — тот так и остался в немилости. «Ибо, — сказал себе король, — это был человек, который пытался отравить мою душу ядом недоверия к моей невинной королеве!» Гардинер слышал в свой адрес одни упреки и ругань. Ему не везло, но это так часто случается с теми, кто служит королю.

Это были тревожные дни для всех, но с начала ноября здоровье короля немного улучшилось. При дворе вновь стали устраивать праздники и шумные пиры, на одном из них взгляд Генриха остановился на красотке из числа придворных дам королевы, и глаза его разгорелись. Ему снова стало обидно, что у такого человека, как он, — могущественного короля и великого правителя — есть только один законный сын, который унаследует его корону.

Так что в обвинениях, которые выдвигали против королевы некоторые из его министров, есть доля правды. И разве не так уж не прав был Гардинер, задумавший ее арестовать? Может быть, бесплодная Катарина и вправду в душе еретичка?

* * *

За последние недели, когда все жили в страшном напряжении, поведение графа Сюррея стало совершенно невыносимым для тех, кого он считал своими врагами, — главным из них был Эдвард Сеймур, лорд Хертфорд.

Сюррей ни к кому не испытывал такой сильной ненависти, как к Сеймурам; в особенности он ненавидел старшего брата. Беспечный Сюррей, этот элегантный поэт, совсем не был умным политиком, каким зарекомендовал себя Хертфорд. Сюррей родился в семье герцогов, Эдвард Сеймур сам пробился к вершинам власти. Сюррей был горд и глуп, а Эдвард Сеймур был одним из самых умных людей в королевстве. Вот почему Генрих сместил графа Сюррея с поста командующего английскими гарнизонами во французских городах — его поведение никак не соответствовало этой должности — и заменил его умным Эдвардом Сеймуром. Сюррей воспринял это как оскорбление, нанесенное ему лично и всей его семье, которое он не мог снести. Расхаживая с важным видом по двору, он оскорблял тех, кто достиг высокого положения в государстве благодаря своим талантам. Отец предупредил его, что это добром не кончится, но Сюррей не захотел прислушаться к его словам.

— В этой стране, — заявлял он направо и налево, — не стало порядка с тех пор, как король допустил простолюдинов в правительство. Мне кажется, его величеству доставляет удовольствие удалять людей благородных кровей и окружать себя людьми низкого происхождения.

Это было прямое оскорбление для Сеймуров, которые внимательно наблюдали за Сюрреем и ждали своего часа.

— Король, — говорил Эдвард Сеймур своему младшему брату, гуляя с ним по Большому парку, — долго не протянет, поэтому не мешало бы поставить этих Ховардов на место именно сейчас, пока он еще жив.

Томас согласился, что неплохо бы:

— Но вспомни, что Норфолк однажды предложил женить Сюррея на принцессе Марии.

— Но король и слышать об этом не пожелал.

— Но если король умрет, а на его место сядет маленький мальчик, кто знает, не начнет ли Норфолк снова хлопотать об этом браке? Принцесса Мария — католичка, и Сюррей тоже. Католическая партия непременно поддержит этот брак.

Братья — два прожженных интригана — осторожно посмотрели друг на друга, им показалось, что на этот раз их устремления совпали. Но это было не так. Хертфорд видел себя протектором королевства, а маленького Эдуарда — марионеткой в своих руках. Томас представлял себя мужем принцессы Елизаветы, что должно было сделать его королем.