Дитя любви - Холт Виктория

— Казалось, что так все и будет повторяться без конца, — говорила Кристабель. — Я замечала, что начинаю быть похожей на миссис Конналт: становлюсь сухой и сморщенной, я превращалась в живой труп! Никакой радости, удовольствие — это грех…

Я подумала, как странно она называет свою мать — миссис Конналт, — будто отвергая родственную связь между ними. Я начинала понимать ее. Она была привлекательной девушкой, с «изюминкой», что называется, чувствовала неумолимую тягу к лучшей жизни, но ее жестоко разочаровывали. Она ненавидела покровительственное отношение со стороны Уэстерингов — и была одинока, потому что некому было любить ее и некому было ей излить свои чувства. Я была рада, что она смогла разговориться, но ощущала эту странную обиду на меня, которая иногда проявлялась, хотя Кристабель и старалась скрыть ее.

Спустя две недели после ее приезда мои родители уехали в Лондон — там, неподалеку от Уайтхолла, располагался наш второй дом, — чтобы присутствовать на нескольких дворцовых приемах.

— Это должно быть так здорово! — сказала Кристабель. — Как бы мне хотелось побывать при дворе!

— А матери это все равно! — ответила я. — Она едет только, чтобы сделать приятное отцу!

— Я бы сказала, она чувствует, что ей следует быть при нем! — Губки ее слегка поджались. — Такому мужчине, как он…

Я была растеряна. Казалось, она не одобряет отца, но я уже видела, что она попала под его влияние: она всегда неловко себя чувствовала в его присутствии. Интересно, почему? Ведь это он привез ее в дом, и раз ей с нами лучше, чем в доме ее отца-священника, значит, она обязана ему всем!

Наши дни превратились в обыденность: утром — уроки, после полудня прогулка пешком или на лошадях, потом — снова учеба. К тому времени уже смеркалось, мы сидели при свечах, и Кристабель обычно спрашивала меня то, что мы изучали утром. Однажды я спросила ее, хорошо ли ей у нас в доме, и она неожиданно сердито ответила:

— Конечно, мне здесь не плохо! Это самый приятный дом, что я когда-либо видела!

— Я рада, — сказала я.

— Тебе действительно повезло! — с горечью промолвила она, и, хотя я не видела ее лица, я была уверена, что при этом она поджала губы.

Однажды днем мы выехали на прогулку, а когда вернулись и проехали через ворота к конюшням, я поняла, что что-то случилось. Я почувствовала висящую в воздухе атмосферу суеты еще до того, как увидела других лошадей. Сначала я было решила, что вернулись мои родители, но потом начала догадываться, и радостное возбуждение охватило меня. Я с трудом дождалась момента, когда можно было соскочить с лошади, и бросилась в дом.

Заслышав голоса, я громко позвала:

— Ли! Эдвин! Где вы?

На лестнице показался Ли. В мундире он выглядел настоящим красавцем. Он был высок, и с его похудевшего лица резким контрастом с темными в мать волосами сверкали прекрасные голубые глаза. Увидев меня, они загорелись настоящим огнем, и я еще раз ощутила вспышку волнения, которым обычно сопровождались все неожиданные приезды Ли домой. Он скатился с лестницы и закружил меня в своих объятиях.

— Хватит! Хватит! — отчаянно взмолилась я. Он прекратил кружиться и, наклонившись, звонко поцеловал меня в лоб.

— А ты выросла! — сказал он. — Ну, точно выросла, моя прелестная кузина!

Он всегда меня звал так, а когда я начинала протестовать, говоря, что мы вообще не родственники, то сразу же парировал:

— Но нам следовало бы ими быть! На моих глазах из маленькой девочки ты превратилась в прелестного эльфа. Когда ты родилась, то была похожа на маленькую обезьянку, а потом выросла и превратилась в газель, милая кузина!

Ли всегда изъяснялся весьма экстравагантно: для него все выглядело либо прекрасным, либо ужасным. Отца эта черта его характера иногда выводила из себя, а мне нравилась. Дело в том, что в Ли мне нравилось все: он был идеальным старшим братом, и порой мне хотелось, чтобы он в действительности был им. Не то чтобы я не любила Эдвина: Эдвин был мягок и, будь на то его воля, не причинял бы вреда никому, но женщины предпочитали Ли.

Ли уже заметил Кристабель. Она стояла неподалеку, на лице ее после прогулки играл легкий румянец, из-под шапочки выбивались темные локоны. Я представила их друг другу, и он галантно поклонился. Я поняла, что Кристабель оценивает его, и в тот момент мне не хотелось говорить Ли о том, что она — моя гувернантка. Я чувствовала, что Кристабель тяготится тем, что работает для нас, и предпочла бы, чтобы ее приняли за гостью: ей хотелось немного побыть в роли знатной леди.