Шестая жена - Холт Виктория

Его семейство... его проклятое семейство! Сколько хлопот оно ему доставило! Сначала Анна Болейн, которая была только наполовину Ховард, ибо отцом ей приходился низкородный Болейн, а потом еще и Екатерина Ховард. Обе эти королевы возвысили род Ховардов и умножили его богатства, но, когда их казнили, звезда Ховардов закатилась.

Он вспомнил — зная, что сам вскоре взойдет на эшафот, — как жестоко он ругал своих родственниц, погибших королев. Он обличал их пороки яростнее, чем многие другие. Он стоял на стороне короля и свято верил, что в его страданиях повинны обе эти женщины, хотя это и наносило удар по чести всей семьи.

А теперь его собственный сын, старший сын, его гордость и надежда, лишился головы. Весельчак Сюррей, красавец поэт, который не умел держать язык за зубами, а может, и не хотел.

— Сын мой... сын мой, — прошептал герцог. — Впрочем, какая разница, ведь завтра я присоединюсь к тебе.

Он лежал, ожидая рассвета, и думал о том, как много ошибок совершил за свою долгую жизнь. Он не мог забыть горящего презрением взгляда Анны Болейн, которую он отвез в Тауэр; он не мог выбросить из головы воспоминание о слезах Екатерины Ховард.

И он спокойно ждал рассвета.

* * *

Король еще не подписал приказа о казни Норфолка. Он был слишком слаб, чтобы заниматься делами, и весь этот день провел в постели. Его руки и ноги раздулись от водянки; он жестоко страдал от боли и находился в полузабытьи, с трудом различая очертания комнаты, освещенной свечами.

В углу стояло несколько придворных, среди которых были члены его Совета — братья Сеймур, лорд Лайл, Райотесли и сэр Энтони Денни.

Они шептали друг другу:

— Он не переживет эту ночь.

— Ему никогда еще не было так плохо.

— Надо сказать ему. Надо подготовить его.

— Но кто же осмелится сказать ему правду? Они замолчали и услышали, как король зовет их.

— Иди, — сказал Хертфорд брату. — Иди ты. Он тебя любит.

Сэр Томас подошел к постели короля.

— Кто здесь? — спросил Генрих, глядя прямо перед собой. — Кто это?

— Томас Сеймур, ваше величество. Ваш верный слуга и друг.

— Друг Томас... друг Томас... Мои руки горят огнем. Мои ноги — в печи. А все тело охватила ужасная боль.

— Отдохните, сир. Вам лучше молчать, — сказал Сеймур. — Когда вы говорите, у вас на лбу выступают капельки пота, крупные, как виноградины.

— Но я не хочу молчать, я буду говорить, — прорычал король. — Подданный не должен указывать мне, когда мне говорить, а когда — молчать.

— Прошу прощения вашего величества. Я просто боялся за вас.

— Сколько времени?

— Приближается полночь, сир.

— Я слышу звон колоколов в ушах, Сеймур. Мне кажется, что я иду по мягкой траве. Мне кажется, что я еду верхом через Ричмонд-парк. Мне кажется, я плыву вверх по реке на королевской лодке. Мне кажется, что я сижу рядом со своей королевой и наблюдаю за ходом турнира. Но... лежу здесь... члены мои горят... и я умираю в своей постели.

В спальню вошли два члена Совета. Они встали у полога кровати и принялись шепотом обсуждать состояние короля.

Генрих услышал их шепот. Он попытался поднять голову, но не смог и, застонав, упал на спину.

— Кто там шепчется в тени? Это Сюррей... это милорд граф.

Сеймур наклонился к нему и прошептал:

— Нет, сир. Ваше величество забыли — Сюррею отрубили голову девять дней назад.

— Сюррей! — пробормотал король. — Сюррей... поэт... красивый мальчик... гордый и глупый мальчик.

— Он замышлял против вас недоброе, ваше величество.

Голос Генриха зазвучал отчетливее.

— Это он, Сюррей, первым начал писать белым стихом. Я помню это. Он подарил мне сонет. Он был поэтом, этот мальчик, но... гордым и глупым.

— Он интриговал против вашего величества. Он велел изобразить королевский герб на стенах своего дома. Ваше величество позабыли об этом. Сюррей считал себя более достойным трона, чем его король.

В голове короля все перепуталось.

— Бэкингем! — вдруг закричал он, но тут же понизил голос до шепота. — В Тауэр Бэкингема! На плаху его, говорю вам!

Сеймур подумал, что с того момента, как голова Бэкингема скатилась с плахи, прошло уже тридцать лет. С чего это король вдруг вспомнил об этом? Может быть, его совесть, угрызения которой он столько времени заглушал, теперь напомнила ему о себе? Бэкингема казнили по той же самой причине, что и Сюррея, — он тоже был аристократом, помешанным на своем королевском происхождении.