Неподсудная любовь - Кендрик Шэрон

Сиенна глубоко вздохнула, не веря своим глазам. Каждая деталь облика этого мужчины оживала в сознании: слегка волнистые черные волосы, широкие плечи, высокомерная, благородная осанка.

О, нет, пожалуйста… Теперь природа запаха, пропитавшего гостиничный номер, стала яснее — обоняние пробуждало воспоминания лучше, чем все остальные чувства.

Сиенна начала отчаянно молиться, как уже давно не молилась — с тех давних времен, когда просила высшие силы унять неизбывную боль.

Только бы это был не он. О, пожалуйста!

Мужчина обернулся. Сердце Сиенны чуть не остановилось.

Хашим пристально изучал ее холодными, блестящими глазами, хотя желание разгоралось при одном лишь воспоминании о страсти, охватившей его во время их последней встречи…

Он долго пытался справиться с собой, но в итоге понял, что не может противиться влечению. Хашим ненавидел эту слабость — и в то же время намеревался насладиться каждым моментом… Обманщица заплатит. Заплатит собственным телом.

А прошедшие годы, не тронули ее нежные черты, и она, по-прежнему, восхитительно стройна… Фигура, словно у молодых салюки — породы изящных и грациозных охотничьих собак, высоко ценящихся арабскими племенами.

Трудно определить, что именно делало Сиенну столь желанной, ведь ее внешность нельзя было назвать эталонной. Невысокий рост и довольно пышная фигура не отвечали современным вкусам; однако за обладание таким телом не жаль и жизнь отдать. А если, ко всему этому, добавить сочетание невинности и чувственности…

Невинность!

Как обманчива, может быть, внешность!

Ее кожа изысканно бела, а сочный розовый цвет губ создает приятный контраст. Их естественная соблазнительная форма, за создание которой другие женщины готовы выложить тысячи долларов пластическому хирургу, пленяла с первого взгляда.

Хашиму мучительно захотелось обрушиться на эти трепещущие, мягкие лепестки своими жесткими, настойчивыми губами. Но придется подождать… и ожидание только увеличит удовольствие.

— Сиенна, — пробормотал он, чувствуя, как вожделение овладевает им.

Сердце девушки сжалось от боли при виде человека, которого она когда-то считала своей первой и единственной любовью.

Хашим выглядел, одновременно, отталкивающе и прекрасно: неповторимое лицо с жесткими чертами и неизбежными следами бурной жизни — экзотическое, необычное. Орлиный нос и резкие линии рта лишь добавляли ему шарма, а проницательные черные глаза заставляли любую женщину чувствовать себя медленно обнажаемой.

В мыслях, Сиенна представляла возможность подобной встречи, однако в последние месяцы все реже. Но разве человеку не свойственно фантазировать? Время шло, и она убедила себя, что рыдающая неудачница постепенно превратилась в самоуверенную особу, которая сможет холодно улыбнуться и сказать: «Здравствуй, Хашим. Давненько не виделись!»

Какая глупость! Да ни одна не сможет смотреть на такого мужчину и не таять от желания! Но сейчас желание вытеснялось чем-то иным… Осторожностью? Или страхом?

Какого черта он здесь делает?

— Хашим, — прошептала девушка, будто очнувшись ото сна, — это правда ты?

— Да, — ее смущение доставляло ему несказанное удовольствие. — Удивлена, Сиенна?

— Удивление — это что-то приятное, — возразила она дрожащим голосом, не в силах справиться с потрясением.

Мужчина вскинул густые брови, сардонически усмехаясь.

— А разве тебе неприятно?

— Конечно, нет! — Сиенна нервно облизнула губы, тут же пожалев об этом: черные глаза уставились на нее, как очковая кобра, завороженная звуками дудочки факира. — Я в шоке, что вполне естественно в подобной ситуации.

— Не могу согласиться. Многие женщины обрадовались бы неожиданной встрече с давним знакомым.

Она мысленно умоляла его прекратить, однако Хашим продолжил:

— Думаю, прошлое ежеминутно преследует тебя, нарушая спокойствие, но обвиняй в этом саму себя, дорогая. Если бы ты не хранила столько сомнительных тайн — спала бы крепче.

Его взгляд задержался на изящных холмиках ее грудей, и молниеносная вспышка желания сменилась воспоминанием о предательстве.

— Впрочем, сомневаюсь, что какой бы то ни было мужчина, позволил бы тебе крепко спать.

Разве только он сам — безумец, обманутый болван, который защищал, уважал ее и лелеял, словно хрупкое и драгоценное изделие из фарфора; человек, собственными глазами увидевший, как его идеал разбился на мелкие осколки.