Любовь как чудо - Вулф Энн

– Могу я поговорить с Триш Макаути? – поинтересовался напряженный мужской голос.

У Пита засосало под ложечкой. Что-что, а неприятности он угадывал даже на расстоянии.

– Можете. Что-то случилось? Я – ее муж.

– О… Знаете, я… – нерешительно начал голос. – У меня очень сложная миссия… То есть я хочу сказать, что… В общем, вопрос очень деликатный и драматичный…

– Да не тяните же, – занервничал Пит.

– Извините. Меня просили известить миссис Макаути, что ее тетя… Эльва Ландо… В общем, она… скончалась. Мне очень жаль… – извинялся голос, который Питу уже не хотелось слышать.

В этот момент он представлял себе глаза Триш, огромные, как два колодца, печальные и пустые. И ее закушенные губы. И дрожащий подбородок. И много всего такого, из-за чего вообще не хотелось говорить Триш о тете.

Эльва Ландо… Госпожа Эльва… Пит вспомнил, как после свадьбы они уговаривали ее переехать к ним в Дэкстер. Но она отказалась – не могла оставить свой салон магии. Эх, чуяло его сердце, надо было настоять… Правда, тетя Эльва была еще упрямее, чем племянница, которую та постоянно называла Арлиной, в то время как все звали ее Триш или Колючкой – школьным прозвищем…

– Мистер Макаути? Вы меня слышите?

– Да, простите, – опомнился Пит. – Знаете… это и для меня большой удар.

– О да. Я понимаю… – сочувствующе отозвалась трубка. – Простите, я не представился: меня зовут Фредерик Коттон. Я адвокат – именно мне мисс Ландо поручила заняться всеми ее делами… Чтобы успеть на похороны, вам лучше выехать сегодня или, на худой конец, завтра… Эльва Ландо оставила завещание…

– Об этом, я думаю, при встрече, – оборвал Коттона Пит. – А сейчас, простите, мне нужно сообщить жене… Кстати, вы так и не сказали, отчего умерла тетя Эльва…

– Сердечный приступ, – ответил Коттон. – В таком возрасте, к сожалению, частый случай…

– Частый? – удивился Пит. – Но у нее было здоровое сердце. Еще какое здоровое!

– Все так говорят… – удрученно констатировал Коттон. – А я, к сожалению, не медик… Врачи же сказали, что смерть наступила именно от сердечного приступа. Другой причины не было.

– Хорошо, – уступил Пит. – Им виднее. Значит, нам лучше выехать сегодня?

– Так вы стопроцентно успеете.

– Мы так и сделаем. До встречи.

– Удачно вам добраться… И передайте миссис Макаути мои соболезнования.

Боюсь, мистер Коттон, ей будет не до твоих соболезнований, подумал Пит, бросая трубку на диван. Он в нерешительности стоял перед диваном и впервые за много лет чувствовал, что предстоящий разговор с Триш будет нелегким. Как он ей скажет? Что он ей скажет? Если у него на душе – какая-то жуткая плесневелая горечь, что почувствует Триш?

Нет, надо идти. Надо быть мужчиной, уговаривал себя Пит. Но когда он вышел на кухню, его решимость как ветром сдуло. Умилительная Триш умилительно ела мороженое пальцем. Ну как тут скажешь такое?!

– Триш, – осторожно позвал жену Пит.

Она обернулась и застыла, не донеся до губ перепачканный палец.

– Что-то случилось, Пит? – одними губами прошептала она.

– Триш, это ужасно. Умерла тетя…

Предки Триш на похороны не приехали, и Пит возненавидел их за это еще сильнее. Первый раз он почувствовал ненависть, когда перед их свадьбой родители невесты рассорились и, как часто делали после ссоры, разъехались в разные стороны. Триш и Пит получили две открытки со скупыми фразочками типа «милые детки, будьте счастливы». А между строк, как вполне резонно заметила Триш, читалось: «нам совершенно наплевать на вашу жизнь, мы заняты только своими личными проблемами». Так и сейчас. Плевать они хотели на женщину, которая вырастила и воспитала их дочь. И на дочь, которая как никогда остро нуждалась в родительской поддержке. Увы, в «группе поддержки» остался только Пит. И теперь ему надо было держаться молодцом.

Похороны прошли спокойно, без эксцессов. Ну… почти без эксцессов. Ничего страшного, в общем-то… кроме слез Триш, которых Пит ну просто не мог видеть. А к концу церемонии на кладбище заявились две странные тетки – как выяснилось потом, родственницы Эльвы – и повергли в шок всех собравшихся.

Обе, как и полагается, пришли в черном. Но в каком черном! На одной было старомоднейшее платье с широченным кринолином, а вторая красовалась в дерзком «мини», позволительном в девятнадцать, но никак не в семьдесят лет… В руках у второй был черный кружевной зонтик, первая сжимала огромную широкополую шляпу. Обе торжественно приблизились к могиле и бросили в нее по горсти земли.