Навстречу завтрашнему дню - Браун Сандра

Теплые сильные мужские руки, крепко сжимавшие ее ладони, были такими ухоженными, что Кили какое-то время разглядывала их, прежде чем подняла удивленные глаза на лицо мужчины. Оно очень близко склонилось к ней, но, как ни странно, она не испытывала от этого дискомфорта.

— Извините, — услышала она свой голос как будто со стороны. За что она извинялась? — Со мной все в порядке. Правда.

Хриплость своего голоса произвела на нее шокирующее впечатление. Куда девались мелодичные тона, всегда бывшие характерными для ее голоса? И почему она заикается, словно какая-то идиотка, за которую этот человек ее явно принимает. Кто же еще ведет себя подобным образом в самолете — только какая-нибудь истеричка или невропатка? И почему она не испытывает желания освободить свои руки из его ладоней. Вместо этого она всматривалась в черные глаза, затененные черными бровями и окаймленные наичернейшими и самыми густыми ресницами, какие ей когда-либо доводилось видеть. По скуле под самым левым глазом проходил шрам. У него был тонкий, красиво очерченный нос и большой рот с полными губами, которые приближались к опасной границе чувственности. Челюсть и подбородок определенно можно было назвать упрямыми и мужественными, но от суровости их спасала ямочка на правой щеке возле уголка столь интригующего рта.

— А для чего же существуют друзья? — спросил он, улыбаясь своей привычной улыбкой, вселявшей в окружающих уверенность и заставлявшей их сердца таять, той самой улыбкой, которая стала его «торговой маркой» и проклятием для его врагов.

«Черт побери, кого ты пытаешься одурачить?» — задал он себе вопрос. Его чувства к ней совершенно нельзя было назвать дружескими. Молнии, которые наэлектризовали атмосферу за пределами самолета, не шли ни в какое сравнение с силой удара, вонзившегося ему между глаз, а затем в сердце, как только он посмотрел ей в лицо.

Зеленые… Ее глаза были зелеными, широко распахнутыми, исполненными чистоты и одновременно сексуальности, словно сам ад. Ее цвет лица нельзя было сравнить с персиком со сливками, он был не настолько светлым. Скорее уж персик и… мед или абрикос, который приобрел золотистый оттенок на солнце. Он был со вкусом подчеркнут при помощи легкого прикосновения косметики, выразительно оттенившей все достоинства ее лица.

Нос — само совершенство. Рот… Боже, что за рот! Губы мягкие и сияют коралловым блеском.

В ушах она носила маленькие золотые спиральки. Тоненькая золотая цепочка поблескивала у основания шеи. На пальцах рук, которые он все еще сжимал, не было колец. Он с радостью отметил про себя этот факт.

Ее тело слегка дрожало, и на какой-то безумный момент ему захотелось почувствовать, как задрожало бы оно под ним, охваченное ничем не сдерживаемой страстью. Эта мысль и взволновала его, и заставила устыдиться. Было ясно, что она не пытается спровоцировать мужчину на подобную реакцию. Вожделение возникло у него в мозгу, но отрицать его наличие было невозможно. Вместе с тем это было не просто низменное желание, он почувствовал потребность защитить ее, не подчинить себе, а именно защитить. Наполнить ее своей силой. Это было единственное в своем роде уникальное чувство. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного по отношению к другим женщинам. Его исполненные вожделения мысли, наверное, в какой-то мере отразились в его глазах, и она осторожно попыталась высвободить свои руки, он неохотно отпустил их.

— Я Дакс Деверекс, — представился он, чтобы преодолеть внезапно охватившую их неловкость.

— Да, это вы, — произнесла она и тихо нервно засмеялась своим словам. — Я хочу сказать, что теперь узнала вас. Очень приятно с вами познакомиться, конгрессмен Деверекс. Я Кили Престон.

Он, прищурившись и склонив голову, устремил на нее внимательный взгляд:

— Кили Престон… Кили Престон… Где я мог слышать это имя? Я могу знать вас?

Она улыбнулась.

— Если водите машину в Новом Орлеане. Я работаю транспортным репортером на радиостанции KDIX. Информирую с вертолета о состоянии дорог в часы пик.

Он хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ну конечно. Кили Престон! Для меня большая честь познакомиться с такой знаменитостью.

Она снова засмеялась, и ему было чрезвычайно приятно услышать этот низкий музыкальный звук. Напряженное выражение покинуло это прелестное лицо.

— Едва ли меня можно назвать знаменитостью, — возразила она.