Логово дракона - Джордж Кэтрин

Бран пожал плечами.

— Время от времени. Я, конечно, не виртуоз, но играю весьма приятственно для слуха. Ну что ты, в колледже я был нарасхват. Ребята ставили мне выпивку, чтобы я озвучивал поздние посиделки. А иногда, под настроение, даже просили исполнить Дебюсси. Но не часто.

— Я с удовольствием послушала бы Дебюсси, если бы ты мне сыграл, — вырвалось у Наоми. Она замерла, ожидая отповеди.

К ее огромному удивлению, Бран встал.

— А вы нарываетесь, мисс Писака.

Он направился к пианино и сел на стул. Слегка размяв пальцы, он начал играть.

Наоми сидела смирно, не решаясь даже вздохнуть, когда нежные звуки «Лунного света» заполнили комнату, затем плавно перелились в «Девушку с волосами цвета льна», а потом зазвучали мелодии Равеля. Неожиданным арпеджио вверх и вниз Бран перешел к попурри из мелодий «Биттлз». Грустная интерпретация настолько тронула Наоми, что она долго еще сидела молча после того, как отзвучала последняя нота.

— Что, Наоми, и на этот раз я не заслужил аплодисментов? — Он вернулся к софе и уселся, вытянув ноги на ковре. — Какое же ты непробиваемое создание!

— Просто не хотелось разрушить очарование, — сказала девушка, прокашлявшись. — Ты очень хорошо играешь.

— Скорее, вполне прилично. И это так же верно, как то, что меня зовут Бран. Но если хочешь послушать Листа или Шопена, лучше обратись к моей коллекции записей.

— Наверное, твоя матушка была сильно разочарована, когда ты не выбрал карьеру музыканта?

— Моя матушка была весьма практичная женщина. Когда умер отец, то, чтобы учиться в колледже, я должен был получать стипендию. — Бран пожал плечами. — Поэтому, когда мне предложили стипендию в художественном колледже, все вопросы отпали. Правда, мать не представляла себе, как я смогу живописью зарабатывать на жизнь, но успокаивала себя тем, что, если будет необходимо, я всегда смогу преподавать в школе, как и она. — Он повернулся к Наоми. — Пожалуйста, плесни мне виски. С содовой.

Она налила виски в стакан, разбавила содовой и протянула Брану.

— Спасибо. И что я буду делать, когда ты уедешь? — сказал он шутливо. — Ты здесь всего несколько минут — и уже абсолютно незаменима.

— Незаменимых нет.

— Но одни более заменимы, а другие менее, Наоми.

— К тому времени, когда я уеду, ты уже будешь видеть. А теперь, если не возражаешь, я пожелаю тебе спокойной ночи. Я немного устала.

— Не удивлен. Работа на меня — это тебе не фунт изюма, не так ли?

— Хоть какое-то разнообразие. Не все же возиться с отмывалкой, — усмехнулась девушка.

Бран удивленно нахмурился.

— Отмывалкой?

— Конечно. Когда мой начальник привозит с аукциона партию китайского фарфора, как ты думаешь, кто его отмывает?

— Дай-ка мне руку.

Бран ощупал ладонь Наоми.

— На ощупь не скажешь, что ты часто что-то моешь.

— Руперт снабжает нас кремом для рук, — с трудом выговорила она, вся во власти его прикосновения.

— Нас?

— В магазине мне помогает его жена, а по выходным еще приходят почасовые работники. Вообще-то другие действительно моют гораздо больше меня.

— Почему?

— Я веду бухгалтерию фирмы.

— Какая предприимчивая натура! А что ты еще делаешь?

— Ничего особенного. Вообще-то моя жизнь не слишком интересна, — сказала она и высвободила руку из его пальцев.

Бран засмеялся.

— В моем нынешнем состоянии, Наоми, все, что нарушает монотонность жизни, — все интересно. Даже средство, которым ты моешь китайский фарфор!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В эту ночь Наоми поднималась в комнату, раздираемая противоречивыми чувствами. Самым разумным было бы вернуться в Лондон, и это она прекрасно понимала. Но нет, она не сделает этого. И вовсе не потому, что горит желанием помочь Диане, — просто ей мучительно хотелось остаться рядом с Браном Ллевеллином, хотя бы пока не закончится работа над книгой. Глупо было бы отрицать, что она не очарована его яркой и сильной личностью, причем уже с того момента, когда столкнулась с ним в опере. Узнав о его слепоте, Наоми была потрясена до глубины души, но это обстоятельство только усиливало его притягательность, делая его более доступным, что ли, более человечным. Стоя посреди комнаты, Наоми закрыла глаза, пытаясь представить, как это — жить в темноте, тем более что главным в жизни Брана были цвет и свет и дар переносить их на холст.