Контракт для двоих - Чайлд Морин

  Но, черт возьми, если он признается даже самому себе в том, что сделка с Джиной оказалась для него совсем не такой простой. Ее серебристый смех наполнял его сердце радостью. Ее темперамент бросал ему вызов. Ее страсть воспламеняла его.

  Она откинула назад голову, выгнув спину. Адам мог смотреть на нее всю ночь. Слушать ее дыхание. Чувствовать сладкий, чуть отдающий цитрусом запах. Он наблюдал за каждым движением Джины и видел, как лунный свет омывает ее серебром, заставляя словно светиться изнутри. И когда она снова посмотрела на него, та же самая луна, отражаясь, танцевала у нее в глазах.

  Их губы слились. Снова и снова Джина двигалась на нем, поднимая и опуская бедра все быстрее и жарче, как никогда раньше, и все равно ему было мало.

  Он хотел ее.

  Она... была нужна... ему.

  Язык Адама переплетался с ее языком, и он с жадностью брал все, что она давала ему. Его дыхание смешивалось с ее дыханием. Джина затрепетала у него в руках, и Адам поймал стон, сорвавшийся с ее губ. Да, он хотел ее всю. Да, она вся была нужна ему. И где-то глубоко внутри он знал, что никогда не насытится ею.

  И когда наступила кульминация, Адам подумал: а вдруг в эту ночь будет зачат их ребенок, и тогда это положит конец всему, что было между ними.

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  Она все еще не была беременна.

  Джина немного побеспокоилась после той ночи во дворе, но судьба, очевидно, была на ее стороне.

  И поэтому она все еще была замужем и все еще пыталась найти путь к сердцу Адама.

  — Ты все время думаешь о нем, — обратилась к дочери Тереза. - Я это вижу по твоим глазам.

  Джина сидела на своем месте за большим круглым столом в кухне Торино. Она привыкла к этому месту еще с тех пор, как была ребенком, и теперь, приезжая домой, всегда садилась именно туда.

  Солнечный свет падал из широкого окна, стекла которого сияли идеальной чистотой. Настенные часы пробили двенадцать раз, и на заднем дворе старый ротвейлер Сэла тявкнул на рыжую белку. Большая кастрюля супа настаивалась на плите, наполняя воздух ароматами мяса и пряных специй.

  Ничего никогда не менялось здесь, в этой кухне, подумала Джина. Стены каждые два года красились в тот же бледно-желтый цвет, иногда появлялись новые половички, или занавески, или набор сковородок, но все равно она оставалась тем, чем всегда и была. Сердцем дома Торино.

  Кухня была тем помещением в доме, где вся их семья завтракала и обедала. Где Джина и ее братья смеялись и плакали, рассказывая о том, что случилось с ними за день. А их родители слушали и давали советы, а порой и наказывали, когда было необходимо. И теперь их выросшие дети, когда только могли, стремились приехать домой, чтобы прикоснуться к своим истокам.

  Конечно, если случалось что-то, о чем они не хотели говорить с родителями, то лучше было держаться подальше. Особенно от мамы. От ее взгляда мало что могло укрыться.

  Тереза стояла возле разделочного стола, заканчивая резать зелень для супа, и ждала ответа.

  — Тогда я, должно быть, выгляжу счастливой, — сказала Джина, пытаясь изобразить на лице сияющую улыбку.

  —  Нет, не выглядишь. — Тереза поставила на стол тарелку с сандвичами и домашней лапшой и, налив два стакана лимонного чая, села напротив. — Я беспокоюсь о тебе, Джина. Ты уже два месяца с Адамом и совсем не кажешься счастливой. Ты думаешь, я не вижу?

  —  Мама...

  —  Ладно. — Тереза подняла стакан и сделала глоток холодного чая. — Ты хочешь ребенка, и я это понимаю. Естественное желание нормальной женщины. Я тоже хотела детей. Но я родила их от мужчины, который меня любил. И который любил своих детей.

  —  Я люблю Адама, — сказала Джина, откусывая сэндвич: зная свою мать, она не решилась бы выйти из-за стола, если бы на ее тарелке что-нибудь осталось. — Адам любил Джереми. И он будет любить и нашего сына. Он просто не сможет иначе.

  Тереза перекрестилась, услышав имя погибшего сына Адама.

  —  Да, он любил мальчика. Но он очень изменился с тех пор.

  Джина неловко поерзала на стуле, накручивая на вилку домашнюю лапшу.

  —  Это можно понять.

  —  Можно. Но дело все в том, что он так и застрял на этом. Тьма, поселившаяся у него внутри, становится все плотнее. И, похоже, он даже не хочет, чтобы она рассеялась.

  —  Ты не можешь знать этого.

  Тереза невесело усмехнулась.

  —  А ты разве не видишь?