Гадкий утенок, или Повесть о первой любви - Баклина Наталья

Шурочка слушала Женьку вполуха и смотрела на языки пламени, как бы сжигая вслед за письмом все, что с ней приключилось за последнюю неделю. Шурочка посидела у костра часа полтора, потом Женька окончательно утомил ее своей пьяноватой болтовней — тоже ведь отхлебнул из общей бутылки, — и она отправилась спать. У танцплощадки наткнулась на девчонок, и Элька ей сказала: «Шурочка, ты просто становишься роковой женщиной. Вон, Линева у Любы отбила». А Ира Зинченко добавила: «Это он спьяну отбился. А назавтра, как Борюсик, имени Шуркиного не вспомнит». Язва!

* * *

Утром Шурочка вышла на улицу. Под липой чистил зубы Женька.

— Привет! — сказала Шурочка, и он неопределенно кивнул.

«Так! Это что же, права Ирка, получается? И этот теперь еле здоровается? Я что, действительно, только пьяных интересую?» Шурочка разозлилась. В конце концов, она тут вторая красавица, ясно! И не позволит так с собой обращаться!

— Жень, а ты знаешь, как меня зовут?

— Знаю. Александра. — Женька смотрел на нее с легким удивлением и выглядел комично из-за пасты, размазанной по подбородку и щекам. — А что?

— Так, — дернула плечом Шурочка и, гордо держа спину, пошагала к сортиру.

— Слушай, — сказал Женька, когда она вернулась под липу, — а ты почему сегодня не в столовке?

— А у меня выходной!

— Вот здорово, и у меня тоже! Пошли после завтрака по деревне гулять!

* * *

Какая она красивая-то, эта Гореловка! Шурочка впервые за те десять дней, что она здесь, обошла деревню от края до края. Длинная главная улица одним концом упиралась в небольшой луг перед лесом, вторым — в заросший травой овражек, за которым простирались совхозные поля. В промежутке помещались деревенская школа, библиотека, клуб, правление, столовая, амбулатория, детский сад и штук пятьдесят домов разной степени «новости». Попадались и слегка посеревшие, не так давно поставленные избушки, и уже совсем темные срубы, вырастившие в своих стенах как минимум одно поколение гореловчан. Две параллельные улицы были покороче. Женька с Шурочкой шли к овражку по второй улице, она красовалась новостройками, в том числе и такими новенькими коттеджами, в каком жила Лизавета.

— Вон, завтра буду работать в этом доме, — кивнул Женька на одну из новостроек.

— А что ты делаешь?

— Печнику помогаю. Степаныч печки кладет, я ему помогаю.

— А как печки кладут? Ты уже умеешь?

— Не, не умею пока. Я ему кирпичи подаю, приглядываюсь, штукатурить помогаю.

— А почему на зерносушилку не пошел?

— Да ну, несерьезно там. Я поработал пару дней — целый день слоняемся, как дураки, лопатой зерно ковыряем, с места на место перекладываем, пылью дышим. Местные парни уже к обеду бухие. По-моему, там совсем не нужна такая толпа работников. Как Степаныч позвал желающих к себе работать, я сразу попросился. Вон красота-то какая, жаль в сарае пыльном сидеть!

Красота вокруг была восхитительной. Сентябрь еще не наступил, но уже анонсировал начало осени, вывесив на эту тему объявление из желтых листьев берез и красных рябиновых ягод. Красного цвета в осеннюю гамму добавляли листья и ягоды ранеток — сибирских яблонек с мелкими, с вишню, плодами. Они были невкусными, вяжущими, горчили. Местные говорили, что их надо после первых заморозков брать — тогда сладкие будут. Дни пока стояли теплые, солнечные, дождик за все время только раз сбрызнул землю. Но по ночам уже прихватывало холодком. Хотя сейчас, в двенадцать солнце припекало так, что Шурочка скинула свитер, завязала его рукавами вокруг бедер и щеголяла в любимой синей трикотажной итальянской маечке. Женька закатал рукава своей гимнастерки до локтя и расстегнул ее почти до пупа.

— Давай руку, — сказал Женька Шурочке, помогая ей перебраться через черное месиво дороги. Грузовики не давали просохнуть проезжей части, перепахивали ее глубокими колеями, которые разрывали натоптанные тропочки. Шурочка оперлась на Женькину ладонь, хотя совершенно спокойно могла и самостоятельно перепрыгнуть через очередную колею. Крепкие шершавые пальцы обхватили ее кисть надежно и бережно да так и не отпустили. Шурочка скосила глаза: Женька шел с совершенно невозмутимым видом, будто просто забыл выпустить руку.

— Ты знаешь, — сказал он, — я сперва думал, что ты из местных. В столовке увидел, помнишь, ты суп пересоленный разливала, думаю, ничего себе какие девчонки в деревне водятся!