Весенние мелодии - Мэй Сандра

– Да такое уж… Рик, поцелуй меня?

Он замер. Джеки ощутила, как напряглось все его громадное тело, прокатились волной могучие мышцы под рубахой. Потом Рик ответил, и голос его был глух и напряжен:

– Джеки… Ты уверена? Я… не думаю, что смогу остановиться…

– Не понимаю вас, мистер Каллахан.

– А ты напряги мозги!

– Так скажи мне об этом.

– Сказать, значит? Хорошо.

Он резко ссадил ее с коленей и встал со скамейки. Взлохматил волосы пятерней, с силой провел по лицу рукой.

– Я никогда таких, как ты, не встречал, Джеки. Таких… волшебных. Ты очень красивая. И мне кажется… нет, не то… ничего мне не кажется. Я тебя люблю. Я не могу без тебя дышать. Я готов целовать твои следы на песке. Я хотел бы, чтобы ты всегда была рядом…

Она поднялась, сбросила с плеч куртку. Маленькая, стройная фея нездешних лесов, с тоской подумал Рик. Разве она согласится разделить со мной жизнь в этом медвежьем углу? Нет, конечно. Пусть даже сейчас она скажет «да» – потом это все закончится. Ей нужен большой город с его огнями, блеском, возможностями… А встречать восход луны вдвоем с полицейским, жить в маленьком городке в самом сердце леса – это не для нее.

Джеки обхватила его за шею и улыбнулась.

– Это очень хорошо, что ты сказал.

– Почему это?

– Потому что девушке неприлично напрашиваться первой.

– Ну-ка, поподробнее!

– Пожалуйста. Я люблю тебя, Рик Каллахан. С самого первого момента нашей встречи. Мгновенно – и наповал. Никакая это не гормональная буря. Просто рядом с тобой мне легко и спокойно. У меня бьется сердце – послушай, как сильно!

Она схватила его руку и с силой прижала к груди. Рик замер, обратившись в ледяную статую. Тонкая ткань ее платья серьезной преградой служить никак не могла. Он ощущал тепло кожи Джеки, ладонью ловил стук ее сердца. Зеленые глаза мерцали, словно звезды.

Луна взорвалась у него в голове серебряным фейерверком, мир вокруг свернулся в воронку, которая открывалась в какие-то иные миры, туда, где ангелы с трубами и золотые сады с райскими птицами…

10

…Ему очень нравилось с ней целоваться, возможно, именно потому, что целовать ее было никак нельзя. Ну не принято это в полиции – целовать находящегося под защитой свидетеля! Впрочем, она не очень свидетель…

Он осторожно провел пальцем по ее щеке, в который раз восхищаясь и ужасаясь нежности ее кожи. Что там пишут известные специалисты? Лепестки роз? Дамасский шелк? Ерунда, забудьте. У этой нежности нет аналогов.

Маленькая и ладная фея с зелеными глазами замерла в корявых ручищах детектива Каллахана, а сам детектив Каллахан был близок к умопомрачению. Никак иначе невозможно объяснить наличие серебряных облаков, порхающих перед глазами крошечных ангелочков и звуки арфы…

Потом, несмотря на вполне очевидную и несомненную ночь, вокруг стало светло и даже немного ослепительно. Взорвавшаяся луна бликами оседала на траве – а может, то были облака? Рик Каллахан в точности не знал.

Знал он только одно: нельзя, немыслимо отпустить ее, эту маленькую, зеленоглазую, хрупкую и прекрасную принцессу! Нельзя разомкнуть кольцо рук, нельзя оторваться от ее губ, потому что иначе он не сможет жить и дышать.

Они не помнили, как оказались в хижине. Огонь методично пожирал поленья в очаге, и тревожно метались по потолку тени, силясь разглядеть, что за странное существо оказалось на полу, на расстеленных волчьих шкурах?..

Джеки больше ничего не боялась. Ни черного человека, ни пересудов за спиной, ни того, что она что-то сделает не так. Она ничего и не делала – просто жила, впервые в жизни жила по-настоящему. Тонула в изумленных и восхищенных глазах своего мужчины, улетала с ним вместе в небеса, свободная и прекрасная, как птица.

Они любили друг друга сосредоточенно и нежно, яростно и страстно, робко и неумело, изучая и исследуя. Каждая секунда была маленьким открытием, каждый вздох отзывался эхом…

А вокруг стояла Великая Лесная Тишина, и звезды потихоньку убирались с неба, чтобы дать место разгорающемуся на востоке алому зареву восхода.

Сэм Каллахан остановился в тени очередного лохматого куста и досадливо поморщился. Обход дома по периметру ничего не дал. Все окна были темны и слепы, двери заперты. Видимо, в дом можно было проникнуть только через парадное, но что-то Сэма от этого удерживало, странное какое-то чувство, которому он никак не мог подыскать названия и потому злился.