Куда падал дождь - Мэйджер Энн

Миднайт отвернулся, почувствовав укол ревности при упоминании Джо.

– Нет… сегодня нет, – пробормотала Лейси.

– Вы познакомите нас когда-нибудь?

Лейси стояла бледная и растерянная.

– Может, как-нибудь удастся.

– Вы всегда так говорите.

Лейси прикрыла дверь. Ей было не по себе. Уж кому, как не ей, было знать, что ему до ее сына не было никакого дела.

От одной мысли, что у Лейси ребенок от Сэма, Миднайт пришел в бешенство. Он взял щетку и сделал вид, что занят своей прической. Но аромат роз неумолимо делал свое дело, и он постепенно оттаивал. Их взгляды встретились в зеркале. Щетка повисла в воздухе.

– Ты так мил с ней, – сказала она.

– Я люблю детей. – Джонни помолчал. – По большей части люблю. Она на меня действует благотворно. У нее были еще более тяжелые ранения, чем у меня, и малышке предсказывали самое мрачное будущее. Но она не сдается – даже если что-то ей не под силу. Доктор Лескуер говорит, что все это просто невероятно, она не может сказать, что будет через год, – может, Амелия полностью выздоровеет.

– Да, она прелесть, – согласилась Лейси. Ты тоже.

Сэм прикасался к ней, обладал ею. Целых десять лет. Он дал ей ребенка. У Миднайта сжались кулаки – от этих мыслей он просто сходил с ума. Но, глядя на нее в зеркало, он чувствовал, что желание быть с ней вытесняет ревность.

Сэм мертв.

А Миднайт жив. Пусть она не позволяет ему прикасаться к себе, смотреть-то она не запретит.

Прекрасная, чуть тронутая солнцем кожа, шелковистые волосы, фиалковые глазищи с длинными ресницами, дивные формы, подчеркиваемые мягким глянцевитым шелком. Он так и поедал ее глазами: каждое ее движение, мерцающая игра шелка – все манило его. От исходящего от нее благоухания у него кружилась голова. Верхняя пуговка на блузке, как всегда, не застегнута.

– Ты и сам неплохо выглядишь, – послышался ее мелодичный голос.

Джонни повернулся, чтобы посмотреть на саму обладательницу отражения. Лейси зарделась и опустила глаза, но Джонни успел уловить вспышку страсти в ее глазах, отчего его гордое, тоскующее сердце заколотилось.

– Если по правде, то ты просто великолепен, – запинаясь, продолжала она, отважившись, однако, поднять глаза.

Джонни сделал шаг в ее сторону, Лейсй снова опустила глаза, давая ему понять, что он не вправе сделать то, что хочет, то, что она позволяла Сэму, – прижать ее крепко к груди, и зарыться лицом в благоуханный шелк ее волос, и упиваться нежным теплом ее тела, тающего в его объятиях.

– Боюсь, ты преувеличиваешь, – сердито откликнулся он, бросил щетку и оценивающим взглядом посмотрел на свое отражение в зеркале. – А ведь было время, ты меня считала героем. Ты можешь в это поверить? – Губы его сжались. – Настоящим героем.

– Я уже давно перестала верить в героев. Потому что я не оправдал твоих надежд. Она молчала.

Он тоже.

– Джонни, ты правда здорово выглядишь. Зеркала отражают только поверхность.

– А что ты такое видишь под поверхностью? Лейси осмотрела его снизу доверху, остановив взгляд на его груди, не отдавая себе отчета, что от такого взгляда у него все внутри перевернулось. Она пыталась придать голосу легкость и беспечность, но это на него подействовало возбуждающе.

– Я вижу человека, который встал на ноги, может прекрасно обходиться без костылей, проделал огромную работу, чтоб заново научиться многому, что умел делать раньше, который ужасно мил с маленькой девочкой, доброго, храброго, решительного.

– Если я так хорош, отчего же ты спишь и видишь, как сбежать от меня и жить своей жизнью?

Лейси прикрыла глаза и стала пятиться к двери.

– Ради Бога, Джонни, не надо.

Стоп, Джонни, остановись, пока не поздно.

Попробуй остановись, когда он хочет ее больше всего на свете.

– Ах, конечно, нельзя нарушать твои растреклятые правила. – Джонни, я оставила машину Дж. К. в неположенном месте.

– Да в гробу я видал Дж. К. с его машиной.

– Если не хочешь поехать со мной покататься…

Она пятилась к двери, но он оказался проворнее.

– Хочу – но попозже. Сейчас я хочу кое-что другое.

– Джонни, не…

– Целый месяц я жду, когда ты скажешь «да», – взорвался он, схватив ее за шелковые плечи и прижимая к себе. Одна часть в нем предупреждала его, чтоб он не переступал черту, но другая, каждый раз все сильнее уязвляемая ее чрезмерной неуступчивостью, явно вышла из-под контроля и больше не Хотела сдерживаться.