Модель и кутюрье - Тиммон Джулия

Бережно пересадив Софи со своих коленей на диван, Филип поднялся и пошел открывать дверь.

Софи облизнула пересохшие губы и направилась в кухню за тарелками. Ноги почти не слушались ее, в голове стоял густой туман — она вся была во власти сильного, почти неодолимого любовного дурмана. Чтобы прийти в чувства, она побрызгала на лицо холодной водой из-под крана.

Филип ждал в гостиной. Вернувшись и увидев коробки с эмблемой «Энтерпрайз» и бутылку вина на чайном столике, Софи вспомнила, что с самого полудня и крошки в рот не брала. В желудке у нее тут же заурчало.

Их с Филипом взгляды встретились. Софи постаралась не выглядеть разомлевшей влюбленной, а он, судя по выражению его глаз, хотел видеть ее именно такой. Изучающе, с мальчишеским трепетом в душе всмотревшись в ее лицо и не найдя ни следа недавней страсти, Филип с деланной небрежностью кивнул на коробки.

— Пахнет неплохо.

Софи подошла к столику, наклонилась и втянула в себя изысканные ароматы упакованных в картон блюд.

— Не неплохо, а очень даже замечательно. — Ее лицо расцвело улыбкой.

Поставив на стол тарелки, положив ножи и вилки, она взялась за ручки сбоку.

— Подожди! — Филип торопливо поднялся, взял Софи за плечи, аккуратно отодвинул в сторону и сам подкатил столик к дивану. — Надо было мне сразу об этом позаботиться. Нет же, сидел и ждал, когда появишься ты.

Он легонько стукнул себя по лбу. Тогда Софи порывисто подошла, приподнялась на цыпочки и чмокнула его именно в то место.

— Нечего себя ругать! И лупить почем зря! — Она пригрозила ему пальцем.

В ответ его глаза довольно заискрились. К ужину приступили пару минут спустя. Софи достала из миниатюрного бара два бокала на высоких тонких ножках, а Филип откупорил бутылку и наполнил их рубиновым вином.

— За наш незабываемый выходной! — провозгласил он тост.

— Один из лучших в моей жизни! — подхватила Софи.

Они чокнулись, пригубили вино и начали есть…

— Вкусно! — Утолив голод, Софи откинулась на спинку дивана.

Филип повернул голову, обвел ее довольным взглядом, положил нож и вилку и последовал примеру хозяйки дома.

— Как мне нравится видеть тебя вот такой… — протянул он, глядя в пространство перед собой.

Софи прикрыла глаза.

— Какой?

— Умиротворенной, расслабившейся, — пояснил Филип. — Порой меня обуревает желание превратиться в Санта-Клауса и исполнить все твои желания — чтобы ты никогда больше не печалилась.

Софи засмеялась мелодичным негромким смехом.

— У меня одно желание, — пробормотала она. — Чау-чау. Или спаниель. Я ведь рассказывала тебе.

— Да-да, помню, — ответил Филип, уверенным движением просовывая руку между спинкой дивана и шеей Софи и обхватывая ее плечи. — Ты мечтаешь о собаке. А почему до сих пор не завела?

Софи с грустью вздохнула.

— Потому что сейчас мне приходится много путешествовать. С кем бы я оставляла моего Боба?

— Боба? — Филип взглянул на нее, сдвигая брови.

— Да, я назвала бы моего пса Боб. Я давно придумала ему кличку, — с чарующей непосредственностью призналась Софи.

Филип засмеялся, опять переполненный теми теплыми чувствами, которые испытывал, общаясь со своей четырехлетней родственницей. В приступе нежности и умиления он крепче обнял Софи и принялся покрывать ее лоб, щеки, нос, глаза быстрыми легкими поцелуями. Когда очередь дошла до губ, оба на мгновение замерли.

А спустя мгновение не стало ни его, ни ее. Она целиком — и душой, и телом — отдалась ему, с радостью превратившись вдруг в его дополнение, его составляющую. Он полностью, без остатка растворился в ней…

Софи не могла заснуть, но страх, что она будет не в состоянии нормально работать на следующий день, ничуть ее не тревожил. Все ее мысли занимал мерно посапывающий рядом мужчина и то, что каких-то полтора часа назад наконец-то произошло между ними.

Они лежали на кровати в спальне Софи. Филип перенес ее сюда, когда их страсть уже достигала предела. Разбросанная по полу и дивану одежда осталась в гостиной, как и недоеденный ужин на тарелках, и недопитое вино в бокалах.

Софи смотрела в темноту перед собой и в который раз видела сцены, за повторение которых отдала бы не задумываясь, наверное, все на свете.

Ласки Филипа, его пылкие поцелуи до сих пор жгли ее губы, шею, плечи, отдавались пьянящим покалыванием в сосках, заставляли руки то и дело покрываться мурашками.