Сладостная горечь - Робинс Дениз

– Я думаю, дорогая, что ты поступила совершенно правильно, ничего не сказав маме. Жизнь учит осторожности. Постарайся забыть все это, дитя мое, и не переживай так сильно, – сказала она, запинаясь.

В это рождественское утро Мейбл поняла; что новая жизнь с мамой далека от той счастливой жизни, на которую они обе надеялись.

– Папочка, – неожиданно прошептала Мейбл, глядя на фотографию отца, – как мне тебя не хватает!

Когда мать вошла к ней в комнату, девушка стремительно бросилась на грудь Венеции:

– Счастливого Рождества, мамочка!

– И тебе счастливого Рождхтва, дорогая, – услышала она в ответ.

Мейбл взглянула на мать и поразилась тому, что увидела. Лицо Венеции было очень бледным, а глаза запали и покраснели. Нетрудно было догадаться, что она недавно плакала.

– Мама, в чем дело? Что случилось? – воскликнула Мейбл.

– Ничего, просто сильно болела голова, – с беззаботным видом ответила Венеция. – Нет, правда, Мейбл, ничего серьезного. Давай-ка присядем и ты расскажешь мне, что нашла в своем чулке. Да, кстати, спасибо за носовые платки.

Она старательно избегала пристального взгляда дочери.

Утром она проснулась в половине восьмого и решила пойти к Мейбл на ритуальную процедуру «распаковывания чулок».

Она попыталась потихоньку встать, но Майк открыл глаза, улыбнулся и ухватил ее за руку.

– О, нет, мой ангел! Слишком рано. Давай поспим еще часок.

Она улыбнулась, потрепала его кудри и, поцеловав, проговорила:

– Пусти, милый. Мне надо идти.

– Идти? Куда? – спросил он.

– Меня ждет Мейбл, – объяснила Венеция.

– В Рождество мы вместе открываем наши чулки.

Он что-то проворчал и только крепче сжал руку.

– Ерунда! Она может открыть свой чулок и без тебя.

Венеция мягко возразила ему, но он внезапно рассердился.

– Лежи спокойно, а то заморозишь меня! И отбрось эту чертову сентиментальность насчет своей дочери. Она давно не ребенок!

– Это для тебя «чертова сентиментальность»!

– рассердилась и Венеция.

Майк открыл свои красивые глаза и, глядя в упор на жену, сказал:

– Послушай, это не прежняя семейная жизнь.

Теперь ты живешь со мной. Твои старые привычки начинают раздражать меня. К твоему сведению, этот дом мой!

– И мой тоже! – воскликнула Венеция, дрожа, как от холода. Она не могла встать и надеть халат, так как Майк продолжал крепко держать ее за руку.

– Ты вечно своим поведением напоминаешь мне, что прошлое тебе дороже настоящего.

– Это ложь, Майк! Ты прекрасно знаешь, что я посвящаю всю себя тебе и твоим планам.

Спор разгорелся не на шутку. Время от времени Майк уступал, признавая, что наговорил лишнего, а затем вновь набрасывался на нее, упрекая во всем несчастную Мейбл, ставшую для него камнем преткновения.

Венеции припомнились слова Барбары. Кроме того, ее ужаснул сам факт ссоры в рождественское утро. Она собралась с силами, чтобы взять себя в руки.

– Дорогой, мы как дети, честное слово. Давай рассуждать, как подобает взрослым людям. И давай не будем забывать, что главное на земле – это мир, – попыталась она закончить на веселой ноте.

Но в Майке, казалось, проснулся дремавший злой дух.

– Хорошо, я буду помнить о мире, но не пущу тебя к этой девчонке. Увидитесь за завтраком. А теперь, прошу тебя, дорогая, успокойся и дай мне немного поспать.

Венеция потеряла терпение и резко сказала:

– Пусти, Майк, и не дури.

Он засмеялся и притянул жену к себе.

– Ни за что на свете. Если вопрос стоит так: кто будет обладать тобой – Мейбл или я, – то пусть это буду я!

Раскрасневшись и задыхаясь, она начала бороться с ним. Это была постыдная борьба, и, учитывая его физическую силу, Венеция была обречена на поражение. Ничего, кроме боли, она не добилась да еще выслушала массу оскорблений.

Настало время, заявил он, чтобы жена научилась считаться с мнением мужа, и он не желает, чтобы мисс Мейбл Селлингэм отодвинула его на второй план, а если мисс Селлингэм настолько мала, что должна разбирать свои игрушки с кем-то, то ей лучше провести следующее Рождество с бабкой, которая такая же чокнутая, как и она сама.

Венеция изумилась, но быстро опомнилась:

– Это не они чокнутые, это ты дурак, черт возьми! У нас с Мейбл просто заведено приходить друг к другу утром в Рождество, и глупо устраивать сцены по этому поводу.

Он принялся страстно целовать ее, заглушая протестующие слова.

– Как ты мне нравишься, когда сердишься! Перестань говорить об этой противной девчонке и поцелуй меня. Ну же… поцелуй!