Сладостная горечь - Робинс Дениз

– Все, что угодно, если ты хочешь. А кто такой Вайсманн? Похоже, немец.

Она с изумлением открыла для себя, что Майк ничего не слышал о такой знаменитости.

– Майк! Герман Вайсманн – пианист., один из величайших в мире и…

– О, да, да, конечно, – вставил он. – Теперь я припоминаю… я не совсем тебя понял… не буду утверждать, что слышал его игру… сама знаешь, мои познания в музыке несколько ограничении. Но если он твой друг… он и мне друг…

– Он мой самый большой друг. Он австриец, не немец, и мы не говорим о Германии, так как он потерял там жену и сына.

– Как это ужасно, – голосом, полным сочувствия, произнес Майк.

После этого он перестал говорить о Германе и завел разговор о том, когда они встретятся и он поведет Венецию на поиски обручального кольца.

– Единственное, что беспокоит меня, – добавил он, – то, что я не могу купить тебе кольцо, которое ты заслуживаешь.

– Тебе прекрасно известно, что мне не это важно, – ответила она. – Я никогда не любила драгоценности, и потом у меня все есть. Если хочешь, дорогой, ты можешь отвести меня к Уолворту. Мне все равно.

– Попытаемся придумать что-нибудь получше, – раздался в трубке его заразительный смех. – Не могу дождаться – так хочется видеть тебя. У меня голова раскалывается от вчерашнего. Я выпил слишком много. Когда все ушли, мы с Тони принялись снова отмечать… Ужас! Но знаешь, мне хочется праздновать нашу помолвку бесконечно. Просто замечательно быть обрученным с тобой!

Глава 4

– Погода, – заметил Герман Вайсманн, – вот что мне больше всего не нравится в милой старой Англии, но сегодня она меня ничуть не угнетает.

– Ну, а меня угнетает, – произнес Майк и весело рассмеялся, выбирая сигару из коробки, предложенной официантом.

– Что касается меня, – сказала Венеция, – то я самая счастливая женщина, обедающая в обществе таких удивительных мужчин.

Обедали они в «Кларидже», б том, чтобы выбраться за пределы города, не могло быть и речи. С утра прошел сильный дождь, а изменчивый ветер нагнал холодный воздух, и погода, по словам Венеции, скорее напоминала март, чем июнь. В связи с этим Герман предложил встретиться в его гостинице в гриль-баре.

«Кларидж» нравился Венеции. Там было всегда спокойно; ничто не мешало разговору. Она немного нервничала, когда вошла с Майком в фойе и представила его Герману. Как они отнесутся друг к другу, эти двое мужчин, самых дорогих для нее? И как странно, что двое столь разных по темпераменту и по своей сути людей сделались близки ее сердцу. Тем не менее это было так. Прошло совсем немного времени, и она перестала нервничать. Герман, как обычно, был обходителен и очарователен, умело поддерживая разговор. Майк был в хорошем настроении и, очевидно, гордился ею. Взяв ее руку, он сказал Герману:

– Вы можете представить, что это для меня значит, сэр… прийти сегодня сюда с Венецией в качестве ее будущего мужа.

Он произнес это искренне, и Венеция, хорошо знавшая своего Германа, с удовольствием заметила, как тонкое лицо Германа озарилось улыбкой. Он обменялся рукопожатием с Майком и сказал:

– Я поздравляю вас от всего сердца. Мне нет необходимости, молодой человек, говорить вам, что вы отыскали жемчужину среди женщин.

Венеция засмеялась, а Майк с жаром подхватил:

– Еще бы! Я везучий парень.

– Мне тоже повезло, – вставила Венеция. Встреча началась удачно. Всем было весело. Они обменялись последними новостями, поговорили о Мейбл, которую Герман назвал «своей чудо-крестницей», коснулись его будущих концертов и предстоящего турне по Америке, Не забыли восхититься и великолепным кольцом, которое украшало безымянный палец на левой руке Венеции. Это был желтый алмаз в старинной оправе. Венеция обожала желтые алмазы. Он был не такой ценный, как белый бразильский камень чистой воды, подаренный Джефри, но стоил Майку гораздо больше того, что он мог себе позволить. Он настоял на его приобретении, поскольку его выбрала Венеция. Она по достоинству оценила его щедрость. Кольцо прекрасно смотрелось на ее тонком пальце, и она была очень довольна. Когда Герман похвалил кольцо, она заметила, как ребячливое удовлетворение мелькнуло на загорелом лице Майка.

Что бы Майк ни говорил, Герман поворачивался к нему и слушал даже тогда, когда первый завел речь о своем любимом предмете – лошадях.

– Я в них ничего не понимаю, – признался Герман. – Пожалуй, это замечательные создания, и мне хотелось бы научиться ездить верхом. Это, должно быть, прекрасно и очень полезно для здоровья.