Солнечный зайчик - Тиммон Джулия

Насилу заставляю себя подняться с кровати, встаю под душ, и от отчаянного желания превратиться в водяную струйку и уйти куда-нибудь в землю сводит скулы. Чувствуя себя разбитой и бесконечно несчастной, с еще влажными волосами выхожу из комнаты.

В кухне не шипит масло на сковородке и не постукивает посудой Сэмюель. Слишком поздно, он наверняка уже в мастерской. Но в воздухе пахнет какой-то выпечкой, и всюду царит домашний уют. Представляю, что всего этого у меня может в одночасье не стать, и на миг зажмуриваюсь, точно в приступе нестерпимой боли.

Медленно и тихо спускаюсь вниз. В кухне правда никого. Есть совершенно не хочется, но я говорю себе, что надо запастись силами, и выпиваю стакан молока – раз в два дня Сэмюель покупает свежее у кого-то из соседей. На блюде остатки пирога. Судя по запаху, рыбного. Наверняка для меня. Отламываю маленький кусочек и, на ходу жуя, плетусь в гостиную.

И здесь ни души. Нет даже Пушика в клетке. Выхожу из дома и на крыльце сталкиваюсь с Грегори. Смотреть в его честные грустные глаза не хватает храбрости, и я трусливо потупляюсь.

– Ходили с Пушем на прогулку, – объясняет он сдержанным голосом, совсем не таким, каким разговаривал вчера вечером. – Это тебе.

Приподнимаю голову и только теперь замечаю в его руке букетик диких цветов. Нежные безыскусные красные лепестки и зеленые листики настолько прекрасны, что заткнут за пояс самую дорогую и замысловатую композицию из городского цветочного магазина.

Беру цветы и невольно прижимаю их к сердцу. Глаза наполняются слезами, и бороться с ними нет смысла. Снова опускаю голову и чувствую, как по щеке скатывается первая прозрачная слезинка.

– Кимберли! – Грегори прижимает меня сильной рукой к груди, но я, вдыхая его головокружительный запах, тотчас отстраняюсь, чтобы совсем не раскиснуть. – Кимберли… – растерянно бормочет он. – Я чем-то обидел тебя вчера? Да? Когда ты убежала, я хотел броситься за тобой следом, но подумал, что тебе нужно побыть одной… Может, не стоило торопиться с…

Смеюсь нервным прерывистым смехом, изо всех сил пытаюсь удержать слезы, а они предательски текут и текут. Вытираю щеки тыльной стороной ладони и стараюсь сделать вид, что сама не понимаю, из-за чего плачу.

– Может, принести воды? – предлагает Грегори, хмуря брови.

Меня начинает злить собственная несдержанность. Говорю себе, что, если сейчас же не успокоюсь, буду до конца дней краснеть при воспоминании об этих минутах. Не исключено, что они у нас последние… И что именно такой, какой буду в эти минуты, я и останусь в памяти Грегори. Набираю полные легкие воздуха, выдыхаю и неестественно широко улыбаюсь.

– Нет, спасибо, ничего не нужно. И ничем ты меня не обидел, об этом даже не думай. Ты все сделал здорово – все, с самого начала. Иначе… правда выглядело бы пошло… – Мысли перепрыгивают с одного на другое. Смотрю на озадаченное лицо Грегори и пытаюсь сосредоточиться. – Только вот… – Голос обрывается.

– Что? – негромко спрашивает он.

Опять дурацки прерывисто и слишком громко смеюсь. А ведь впору рвать на себе волосы. Резко умолкаю и едва различимо произношу:

– Нам нужно поговорить.

Грегори кивает.

– Конечно. Только занесу Пушика.

Пушик… Мой ненаглядный меховой малыш. Вчера вечером и все сегодняшнее утро я о нем почти не вспоминаю. Хорошо, что рядом есть более ответственный и надежный Грегори. Пока есть…

– Все. Он сыт, нагулялся, витамины принял и, по-моему, вполне доволен жизнью, – говорит Грегори, выходя на крыльцо. – Где будем беседовать? Может, пройдемся?

Киваю. Да, так лучше всего. Ходьба меня успокаивает. Спускаемся по ступеням с крыльца, и мой взгляд вдруг падает на букетик в собственной руке.

– Ой, подожди! Их же надо поставить в воду, а то погибнут. – Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и возвращаюсь в дом. Зачем я это делаю? Чтобы потянуть время? Еще хоть на пять минут отдалить самое страшное? Или правда из жалости к безмолвным цветам? Наверное, и то и другое. Сложно сказать. Сейчас мне лучше вообще ни о чем всерьез не задумываться, ведь голова гудит, а чувства смешались и оплели душу вьюном – не разобраться ни в чем. Главное теперь – все рассказать. Печься об остальном, в том числе и о своей несчастной душе, буду после.

Наливаю в вазочку воду, ставлю в нее цветы, неторопливо расправляю их. Потом вдруг, подумав о том, что считанные секунды все равно не облегчат моей участи, а тяжкий груз лучше поскорее с себя сбросить, опрометью выбегаю назад, к Грегори.