Весенние мелодии - Мэй Сандра

– Родная моя, прости, ты же знаешь, такая работа. Не всегда и не все можно сказать сразу…

– Прости меня, Сэмми!

– Что?!

– Я – старая дура.

Рик испытал примерно то же, что испытывает ковбой, получивший копытом в грудь. Мама Дейрдре просит прощения?! Не иначе мир перевернулся.

Сэм Каллахан осторожно гладил жену по плечу.

– Родная, что с тобой?

– Сэм… Я столько уже перевоображала…

– Конечно, я все тебе сейчас…

– Сэм, что-то происходит. Я не знаю, что именно… но что-то давит мне на сердце. Рики…

– Мам, ты извини, что так…

– Я все знаю. Нет! Я ничего не знаю! Я не понимаю, что творится. Сэм… Рик… Я боюсь!

Даже сержант, сидевший за рулем, громко вздохнул. Миссис Каллахан внушала всему личному составу огромное уважение – и огромный же трепет, но уж представить ее испуганной…

– Сэм…

– Дейрдре! Приди в себя! У нас с твоим сыном есть много что порассказать, но это не значит…

– Пейдж пропала.

– Что?

– Пейдж. Я знаю, вы оба ее не любите, но постарайтесь судить здраво. Ее нигде нет. Дома заперты собаки. Она не звонила и не приходила.

– Наверняка подсматривает за кем-нибудь…

– Сэм, она всегда берет с собой собак. И потом, они не скулят и не гавкают, они воют.

– Мать, ну ты и…

– Сэм Каллахан! Никто из моей родни не был истериком или сумасшедшим. Но никто из нас не плевал на предчувствия – судьбу нельзя обманывать и сердить. Собаки Пейдж воют… ПО ПОКОЙНИКУ!!!

– Дейрдре…

– Пожалуйста, Сэм…

Никто и никогда, будучи в здравом уме, не решился бы сказать – или даже подумать – что детектив Каллахан-старший способен поддаться женской истерике. Точно так же никто бы в жизни не предположил, что жена детектива Каллахана склонна к этим самым истерикам. Вероятно, именно поэтому Сэм и принял следующее решение:

– Садись в машину, мать. Джонни, в «Сосны».

Полицейская машина рванула с места. Навстречу ей наползала от леса огромная, желто-бурая и лиловая туча.

Патрульный у восемнадцатого коттеджа был искренне удивлен.

– Сэр, здесь никого не было, клянусь матерью. Я приехал, послал Джека на тот угол, а сам не спускал глаз с дома. В коттедже тихо и пусто. Ни одного чужого.

– А своих? Местных?

– Тоже никого. Никого вообще, сэр.

Сэм заворчал, словно просыпающийся вулкан.

– Рики? Ствол наизготовку. Пошли.

– Сэм…

– Мать, ты здесь исключительно по блату, так что сиди и не свисти. Сержант – смотреть в оба.

Рик привычно передернул затвор. Голова стала чистой, светлой и просторной – наверное, у шаолиньских мудрецов это называется «освободить сознание». У американских полицейских это называется иначе. Служить и защищать.

Они с отцом шли вдвоем, как положено, как учат в полицейской академии. Один впереди, другой чуть наискосок сзади. Прикрытие.

Сэм склонился над замком, поколдовал секунду…

Дверь знакомого Рику коттеджа распахнулась бесшумно, словно открывая путь в преисподнюю. На улице стало стремительно темнеть…

Полицейские не испытывают ровно никаких эмоций, когда входят в подобные подозрительные места. Эмоции – это излишество. В подобных ситуациях требуется четко мыслить и здраво рассуждать.

Рик шел за отцом, одновременно просматривая все уголки и закоулки темного, пустого коттеджа. Кухня – никого. Чулан – никого. Ванная и туалет – никого…

Сэм Каллахан бесшумно и легко взлетел по лестнице на второй этаж.

– Рик, прикрой!..

Запертая комната… Стенной шкаф… Спальня…

Острый, тревожный запах. Рик превратился в боевую машину, отключил все эмоции.

Запах крови.

Сэм ударил по выключателю. Свет залил комнату.

Кровать, тумбочка, трюмо у стены, два стула. Темный ковер на полу.

Рик машинально отметил: ковер был светлым. Он же заходил сюда, когда Джеки была в обмороке. Дурная полицейская привычка – если есть возможность, загляни везде, где успеешь.

Ковер был светлым. Теперь он темный.

– Папа! Не наступай!!!

Даже удивительно, что в ней оказалось столько крови. Сама она была очень маленькая. Настолько, что они с Сэмом даже не заметили ее сразу.

Пейдж Бартолби больше никогда не будет шпионить и сплетничать. Она вообще больше – не будет.

Пейдж убили жестоко и как-то неестественно. Рика едва не вырвало, хоть он и привык ко всякому за эти десять лет.

Маленькая, сухонькая Пейдж лежала в кровати, накрытая с головой пушистым покрывалом. Ее голова была почти полностью отделена от тела. На лице застыло выражение смертного ужаса. Кровь, видимо, почти полностью вытекла, пропитав простыню и ковер.