Скандал из жизни знаменитости - Майклс Ли

– Я ни за что не стала бы зарабатывать деньги на том, что касается Ники.

– И ты надеешься, что я тебе поверю? Должно быть, что-то в вашей с адвокатом сделке тебя устраивало. Или ты дожидалась, когда сможешь дополнить свою историю еще одной, сделанной мною, глупостью? Ты потому и маячила у меня перед глазами с тех самых пор, как я оказался на пороге этой паршивой гостиницы?

– Я?! Маячила у тебя перед глазами? Да я никогда не…

Из спальни донесся негромкий сонный всхлип. Чейз резко обернулся и прислушался, но больше оттуда не послышалось ни звука: очевидно, Ники снова окунулся в сон.

Чейз взглянул на Аманду.

– Уходи, – коротко процедил он. – Я не намерен объяснять все это ему.

Больше она ничего не могла сделать. Она не стала даже возвращаться в его спальню за туфлями, просто спустилась, спотыкаясь, по ступенькам пожарной лестницы в свое спасительное пристанище, в свою квартиру. Забыв про мягкие подушки на тахте, рухнула прямо на ковер в гостиной и уткнулась лицом в крышку сундука.

Ужасно. Как могло случиться, что все приняло такой оборот? Она только и хотела – поддержать несчастного, больного ребенка. Тот факт, что это ее родное дитя, вызывал тайный восторг в ее душе. И она никак не ожидала, что этот факт станет взрывоопасной силой, сравнимой по своим разрушительным последствиям разве что с динамитом.

Если бы она сразу сказала Чейзу, что она – родная мать Ники…

Хотя нет, лучше от этого не стало бы. Наверное, он просто выхватил бы у нее из рук ребенка и моментально отправил бы его домой, в Калифорнию. Ники снова сорвали бы с места, не дав даже привыкнуть к очередной няне.

Она приняла единственно верное решение. Взяв Ники под свое крылышко, она не видела смысла раскрывать Чейзу правду, это лишь привело бы к осложнениям. Но ведь она и не лгала. Она просто свято блюла клятву, данную четыре года назад, – ту клятву, которая была дана не только суду, одобрившему усыновление Ники, но и самому Чейзу. Ну как он не может понять, что она серьезно относится к своим обещаниям?

Так же серьезно она обдумывала решение безвозвратно и навсегда отдать своего ребенка в чужие руки. Долгие месяцы она мучительно свыкалась с этой мыслью, хотя на самом деле шансы оставить себе малыша у нее были невелики. Без поддержки родителей, без законченного образования, в долгах за обучение и без какой-либо возможности найти средства к существованию… Да, выбор вариантов у нее был жестко ограничен.

В конце концов ради блага своего ребенка она поклялась отказаться от любых прав на него, поклялась никогда его не слышать, не иметь возможности наблюдать, как он подрастает, не осушать его слез… потому что для Ники было лучше иметь родителями обеспеченных, женатых и эмоционально устойчивых людей. Она принесла эту жертву ради своего малыша.

Даже смерть Дезире не заставила Аманду нарушить обещание – и ничто никогда не заставит его нарушить. Чейз спросил, не собирается ли она возбудить дело об опеке. Да если бы даже она и хотела – никогда бы на это не пошла. Ни один суд не отменит решение об усыновлении. Пусть гонорар Лютера Бейна и оказался выше всяких пределов, но в чем она не сомневалась, так это в том, что буква закона при оформлении документов была соблюдена полностью.

К тому же, несмотря на все те резкие обвинения, что Аманда бросила ему в лицо, Чейза нельзя назвать ни равнодушным, ни невнимательным отцом. Даже если бы она могла получить Ники назад, то не стала бы. Чейз для Ники – единственный отец; она ни за что не оторвала бы его от сына.

Поэтому единственное, что сейчас она может сделать, – это уйти в тень, и по возможности незаметно. И если в самой глубине сердца она надеялась, что Ники сохранит память о смешной даме с глупым попугаем, – так что ж, ни один суд не способен запретить ей на это надеяться.

Она приподняла голову. Это далось ей с трудом: голова казалась тяжелой, словно чугунное пушечное ядро.

Аманда открыла сундук, достала вышитое покрывало и альбомы. На сей раз она не стала задерживаться на фотографиях, а сразу же подсунула ноготь в едва заметную прорезь в затянутом тканью днище сундука, нажала – и фальшивое днище отскочило.

Потайное отделение было совсем мелким, не больше трех дюймов глубиной. Но, с другой стороны, ей особенно и нечего там было хранить. Лишь несколько крошечных вещичек осталось ей на память о первых трех днях жизни Ники – о тех днях, когда он был еще ее сыном, а не сыном Чейза Уортингтона.