Начнём сначала - Гамильтон Диана

Седина моментально выбросила всю эту чушь из головы и напомнила себе, что она деловая женщина и никогда не интересовалась домашним хозяйством. Да и вообще мысль о браке с Адамом просто смехотворна. Он использует не те методы.

Но откуда у неё это нелепое чувство сожаления? Он даже не испытывал к ней влечения как к женщине. Он достаточно убедительно доказал это. Он просто играл с ней, заставляя и её играть по своим правилам.

И то, что её влечение к нему превращает её в изнемогающую от желания кошку, стоит только ему обнять её, то это – её беда, но она преодолеет это, убеждала она себя. Ведь страсть не может длиться долго? Чем скорее она расстанется с ним и вычеркнет его из своей жизни, тем лучше.

Она не могла понять, почему она уже не осуществила своего намерения, как только поняла, что он блефует. Пару недель без встреч с ним, – и она вообще забудет о его существовании.

Как только она сформулировала для себя эту мысль, так тотчас же поняла, что обманывает себя. Она никогда не сумеет забыть его. Но это откровение было слишком тяжело, чтобы об этом думать.

Она решительно взяла две кружки с кофе и направилась в гостиную. Однако её твёрдое намерение сообщить ему, что она навсегда уходит из его жизни, улетучилось при виде его ласковых, лучащихся теплотой зелёных глаз, устремлённых на неё. И уже знакомая ей слабость охватила её, когда он отошёл от камина и его пальцы коснулись её руки, беря кружку с кофе.

Она просто дура, сказала она себе, опуская глаза, чтобы скрыть испытываемое ею недовольство собой. Видя, как он устраивается поудобнее у горящего камина, она, взяв в руки кружку, прошла в середину комнаты, заставляя себя отвлечься от него и рассмотреть интерьер.

Его дом в городе был роскошно отделан, но безлик. Здесь все было по-другому. Старинные вещи были великолепны, видно, что они тщательно выбирались, и за ними ухаживали с любовью. Но больше всего её привлекли несколько развешанных здесь акварелей, так что она моментально забыла о его присутствии, державшем её в тревожно-нервном состоянии.

Все акварели были выполнены в простой и вместе с тем изысканной манере, как и та картина, которую она видела в его комнате там, в городе. На них был изображён этот дом, долина, и теперь она поняла, почему он вначале показался ей немного знакомым. Подпись на каждой картине была одна и та же; Элен Тюдор. – Моя мама.

Селина вздрогнула от неожиданности. Он подкрался к ней сзади, и его голос, его руки, обнявшие её за плечи, застали её врасплох. Затем ласково произнёс:

– Успокойся, киска. Я не собираюсь тебя проглотить, по крайней мере сейчас. Ну и что ты о них думаешь?

– Очаровательные. – Её невразумительный ответ совершенно не отражал её чувства, она понимала. Однако она никак не могла совместить расчётливую интриганку, о которой ей говорила Ванесса, с женщиной, которая с таким чувством и вкусом могла рисовать такие картины.

Адам сказал сухо:

– За несколько лет до смерти она стала достаточно известной художницей, так что она могла сама назначать цену своим картинам. Но она была слишком скромным, слишком непрактичным человеком, чтобы наживаться на этом. Жаль, что ты не успела с ней познакомиться. Это была необыкновенная, добрая и талантливая женщина.

Неожиданно и очень остро Селина почувствовала, что ей тоже жаль, что она не была знакома с Элен Тюдор, и, растерянно глядя на него, она проговорила:

– Ванесса сказала, что она была холодной, расчётливой и неразборчивой в связях, – и тут же покраснела, укоряя себя за столь жестокие слова. – Адам лишь пожал плечами, не принимая её слова близко к сердцу.

– Конечно, а что ещё могла она говорить? Как ещё могла она объяснить свою ненависть к женщине, родившей ребёнка её мужу. Не забывай, до рождения Доминика у неё было три выкидыша, и ей сказали, что она не сможет вообще иметь детей. Она должна была убедить себя, что мать ребёнка её мужа – женщина недостойная, как ещё могла она пережить все свои разочарования, чувство собственной неполноценности, которые так её мучили?

Она бессознательно подчинилась Адаму, который позвал её к камину, помог снять куртку, после чего она уселась на мягкий ковёр, поджав под себя ноги. Её последние сомнения улетучивались. Она спросила чуть охрипшим голосом:

– Почему ты держишь этот дом? Воспоминания?

– Отчасти. – Он опустился в кресло позади неё так, что его ноги как бы обхватывали её; положив ей руки на плечи, он своими длинными пальцами поглаживал их, снимая напряжение, которое начало нарастать в ней. – Скорее, как убежище – норку, куда я приезжаю, чтобы отдышаться, когда мне надоедает Сити и все эти игры богачей. Здесь ко мне возвращаются покой, душевное равновесие, приходят интересные идеи.