Месть мертвеца - Харрис Шарлин

Когда помощник пастора — администратор больницы Барни Симпсон — двинулся с тарелкой, чтобы собрать дальнейшие пожертвования на похороны, человек, сидящий через две скамьи передо мной, повернул голову, протягивая своему соседу пожертвование, и я с удивлением увидела, что на службу явился Том Алманд. Он привел с собой сына, и это показалось мне ужасно неправильным. Консультанту следовало бы остаться вместе с сыном дома. Чак нес такую ужасную ношу, ему было не место здесь, в атмосфере горя и ужаса. Или ему нужно было напоминание, что есть проблемы похуже его собственной? Я не была консультантом, и, возможно, его отцу было виднее.

Я сжала руку Толливера здоровой рукой, и тот бросил на меня вопросительный взгляд. Брат вел себя беспокойно, и должна сказать: он хотел быть где угодно, только не здесь. Я кивнула на Тома Алманда и Чака. Непонимающе оглядев толпу, Толливер выразительно на меня посмотрел, чтобы дать знать — он их заметил. Как будто ощутив наши взгляды, Алманд слегка повернулся и поглядел прямо на нас.

Я думала, он будет выглядеть как человек, испытывающий отвращение, или сердитым, или преисполненным муки. Что чувствует отец такого ребенка? Я понятия не имела, но была уверена, что увижу на его лице болезненную смесь эмоций. Но Том Алманд выглядел непроницаемым. Я даже не была уверена, узнал ли он меня.

Что ж, это было странно. Я добавила бы еще сорок долларов в коробку с пожертвованиями, лишь бы узнать, о чем думает Алманд.

— Ха, — произнес Толливер, что подытоживало мои раздумья об Алманде.

Потом сбор пожертвований закончился, и все снова уселись и обратились в слух. Но собравшиеся зашевелились, когда с передней скамьи поднялся коренастый мужчина в плохо сшитом костюме и подошел к аналою.

— Для тех, кто не знает меня, я Эйб Мадден, — начал он, и по церкви снова пробежала волна движения. — Я знаю, что некоторые обвиняют меня в том, что я не распознал раньше, что эти мальчики убиты. Может быть, некоторые из вас думают, будто я выдал желаемое за действительное и это помешало мне исполнить долг. Я надеялся, что с мальчиками все хорошо, предполагал, что они просто сбежали и предаются где-то увлечениям юности. Мне следовало бы усерднее их искать, усерднее задавать вопросы. Некоторые люди из моего собственного департамента говорили мне это. — Мадден, может быть, смотрел на теперешнего шерифа, когда произносил эти слова. — Некоторые в моем департаменте думали, что я прав. Итак, теперь мы знаем: я ошибался, и я прошу у вас прощения за ту огромную ошибку, которую совершил. Будучи офицером полиции, я был вашим слугой, и я подвел вас. — И он вернулся обратно на свое место.

Я никогда раньше не слышала ничего подобного. Каково, должно быть, гордому человеку поступить так… Я не могла даже представить. На Толливера это произвело меньшее впечатление.

— Теперь он сознался и просит прощения, — прошептал он. — Больше никто не может ткнуть в него пальцем — он уплатил свой долг.

Наконец высказались члены каждой осиротевшей семьи, но в этих высказываниях слышалось очень мало пожеланий адских мук. Я ожидала высказываний, полных гомофобии, учитывая характер убийств, но не услышала ни одного. Гнев был направлен на изнасилования, а не на сексуальные предпочтения насильника. Только две семьи говорили о мести, да и то лишь о том, чтобы полиция поймала преступника. Никто не заговаривал о линчевании, никто не потрясал кулаками. Горе и облегчение — вот что было в этих выступлениях.

— По крайней мере, теперь мы знаем, что это конец, — сказал последний из выступавших. — Больше ничьи сыновья не умрут.

Тут я заметила внезапное движение на скамье, где сидели Бернардо. Манфред сжимал руку Ксильды, которая повернулась к нему лицом. У нее был сердитый и настойчивый вид. Но спустя несколько секунд она успокоилась.

Теперь мы вполне могли бы уйти, насколько я просчитала дальнейший ход службы. Я чувствовала себя сонной, мне было неудобно сидеть, и больше всего на свете хотелось положить голову Толливеру на плечо и уснуть. Поступать так было явно неправильно, поэтому я сосредоточилась на том, чтобы сидеть прямо и не закрывать глаза.

Наконец служба закончилась, и мы спели заключительный гимн.

Вот теперь мы могли уйти.

Поскольку я сидела с краю, я первой поднялась со скамьи, и седой человек в рабочей одежде взял меня за руку.

— Спасибо вам, юная леди, — произнес он и, не прибавив больше ни слова, стал пробираться к выходу.