Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas - Клэр Кассандра

…Хочешь, я к тебе приду? — спросил Драко, понимая, что тогда ему придется оставить здесь Гермиону. И зная, что, если Гарри попросит его прийти, именно так он и поступит.

Ответ был немедленным:

…Нет. Я в кабинете Люпина. Они меня сюда привели. Похоже, у меня проблемы. Хотя наплевать.

…Гарри…

…Они возвращаются. Все в порядке, Малфой. Ты мне ничем помочь не можешь. Никто не может.

И разум Гарри закрылся, словно захлопнулась дверь, отбросив Драко обратно в его тело. Он зажмурился и заморгал, вынырнув из темноты на свет. Он чувствовал боль — не материальную боль, признаться, он вообще не был уверен, что это была именно его боль. Боль Гарри — но ведь они с Гарри были почти что одним целым. Впервые в жизни он подумал, что, будь у него возможность забрать и стерпеть чью-то боль, он бы так и поступил.

— Гермиона… — начал он полушепотом и осекся.

Подсунув руку под щеку, она спала, свернувшись в подушках. Длинные черные ресницы казались чернильной штриховкой на бледных щеках, грудь вздымалась и опадала в мерном дыхании. Он попробовал подняться — но понял, что не сможет: ее откинутая рука намертво вцепилась в его рукав, и он не сумел бы вырваться, не разбудив ее. Вздохнул, он придвинулся поближе и уголком одеяла прикрыл ей плечи. Потом лег рядышком на кровать и уставился в темноту.

* * *

В комнате старост царил безбожный холод. Он смертельно замерз. Рон был уверен, что пальцы у него посинели и, опустив глаза, с немалым удивлением убедился, что они обычного цвета. В это было невозможно поверить. Дойди он до врачей или колдомедиков, они бы сказали ему, что от шока температура тела понижается, но он не мог, да и не пошел бы в любом случае. Он никого не хотел видеть. Он хотел навечно остаться здесь. Он хотел умереть.

Снова и снова он прокручивал в голове сцену в гостиной. Что он сказал. Что сказал Гарри. Взгляд на лицо Гарри. Он знал, что будет плохо, но не так же плохо…

Гермиона неоднократно говорила ему — здесь, в этой комнате, что она совершенно уверена, что Гарри ее больше не любит, что подозревает, что и сама его больше не любит. И он ей поверил. А с чего бы ему ей не верить? Она раньше никогда его не обманывала.

Судя по всему, в этом отношении он заблуждался.

Ему стало дурно, когда он вспомнил ее слова, сказанные в гостиной. «Я не люблю тебя. Я не люблю тебя, и, более того, я не понимаю, о чём вы тут говорите». Значит, она лгала. Значит, она не хотела ничего говорить Гарри — ни в Новый год, ни вообще — никогда. Оглядываясь назад, он теперь мог сказать, что она постоянно откладывала и откладывала этот срок. Каким же слепым он был.

Нахлынула еще одна волна тошноты. Он едва дышал, пытаясь справиться с ней. Ему было так тяжело, что он не услышал, как почти беззвучно отворилась дверь. И лишь подняв взгляд, он ее увидел: она вошла и тревожно смотрела на него.

— Рон, что с тобой? — мягко спросила она. — У тебя больной вид.

Он поднялся и в упор взглянул на нее. Гермиона смотрела в ответ. Она была все такой же — совершенно такой же: слабый алый свет бросал красно-золотистые блики на ее распущенные локоны (она распускала их, потому что ему это нравилось, и он ей об этом сказал). Под школьной черной мантией на ней была синяя пижама, что он дал ей два года назад.

Он заговорил. Его голос надломлено дрожал, казался чужим и незнакомым:

— Что… ты здесь делаешь?

Ее губы дрогнули, она удивленно взглянула на него:

— Знаю — я в последнее время не приходила… Но, пожалуйста, не сердись — ты же знаешь, как непросто мне выбраться…

Она шагнула к нему. Рон не двинулся. Она сделала еще шаг, обвила его руками. Он не сопротивлялся.

— Мне скоро нужно будет уйти. Не будем тратить время на ссоры…

Он опустил взгляд к ее лицу. Знакомому, прекрасному лицу. Он вспомнил, как она впервые попросила его прийти сюда. И плакала у него на плече.

Гарри со мной больше не разговаривает… Гарри меня больше не любит… Я тоже не уверена, что все еще люблю его… Да и любила ли… Я совершила ошибку, ужасную ошибку… Ты должен меня простить… Если ты еще можешь меня любить…

И поцеловала его. От потрясения он едва не опрокинул стол. Потом все повторилось — через несколько недель. Он был потрясен. Говоря, что не хочет причинить Гарри боль, на людях она себя вела, словно все в порядке, не происходит ничего странного, ничего не изменилось.