Страсть по объявлению - Сэндс Линси

Элви невольно застонала. Луиза ходила в одну школу с Элви и Мейбл. И уже тогда слыла большой любительницей посудачить. С годами этот недостаток только усилился. Из всех, кто находился в «Уол-марте», Луиза была самой неподходящей свидетельницей ее слез. Весь город будет обсуждать эту историю через какие-нибудь пятнадцать минут.

— Все прекрасно, Луиза. — Она смахнула слезы и выдавила улыбку.

Та не очень ей поверила и посмотрела в сторону Виктора.

— Ладно. Хорошо. Но я надеюсь, ты понимаешь, что если кто-то... — она впилась в него взглядом, — станет докучать тебе, у нас в Порт-Генри есть кому повлиять на него.

— В этом нет необходимости, — заверила ее Элви и повернулась к Виктору. — Наверное, я возьму вот это в деревянной раме. Пойдемте отыщем тележку?

Виктор покачал головой:

— Я сам донесу.

Не обращая внимания на пристальные взгляды Луизы, он поднял с полки зеркало, упакованное в коробку, и направился к кассе.

Пробормотав что-то на прощание, Элви быстро зашагала за ним.

Они дождались своей очереди, оплатили покупку, а потом в молчании поехали домой. Когда машина свернула на подъездную дорожку, Элви не выдержала:

— Извините.

Заглушив мотор, Виктор озадаченно повернулся к ней.

— За что?

— За Луизу и за то, что разревелась в «Уол-марте».

Виктор приподнял бровь.

— Вы не отвечаете за то, как ведут себя другие. И с какой стати меня должны огорчать ваши слезы? — Он нахмурился. — Я говорю в том смысле, что я расстраиваюсь из-за того, что вы расстраиваетесь, но... Вы можете разреветься где хотите... Если есть такая потребность, — закончил он, явно непривычный к таким разговорам.

— Гарри очень не нравилось, что я бываю слишком эмоциональной на людях, — неожиданно призналась Элви. — В особенности если пускала слезу. Его это сбивало с толку.

— Он был слишком молод, — тихо заметил Виктор. — После века-другого начинаешь понимать: в жизни мало что сбивает с толку. Любой поступает по-дурацки, любой делает ошибки, никто не совершенен.

Элви слабо улыбнулась по поводу молодости Гарри. Они были ровесниками. Когда он умер, ему стукнуло пятьдесят семь. Не такой уж молодой, по меркам смертных. Но сущий ребенок для бессмертного, чей возраст уже перевалил за две тысячи лет.

Он легко коснулся ее щеки.

— Как вы, в порядке? Я совсем не хотел будить грустных воспоминаний.

— Все нормально. — Элви пожала плечами. — Жизнь не может всегда быть чизкейком.

Усмехнувшись, Виктор напомнил:

— Вы, кстати, так и не попробовали чизкейк, который так отчаянно хотели.

— Действительно. — Она улыбнулась, а потом удивленно добавила: — Честно сказать, мне даже не хотелось завтракать сегодня, перед тем как мы уехали. Наверное, я отвыкла.

— Неужели? — мягко спросил он. — А мне показалось, будто вы просто не хотите оставаться дома наедине со мной, вдруг я опять наброшусь на вас с поцелуями.

Элви вдруг задохнулась. Она широко открыла глаза, когда услышала вызов в его словах. Воздух в машине словно сгустился. Они сидели, глядя друг на друга. Элви не знала, что сказать или сделать, и не могла оторвать от него взгляда. Но глаза сами собой уставились на его рот.

— Вы в самом деле так подумали? — наконец спросила она. И удивилась, услышав свой охрипший голос.

— Определенно так, — проворчал он.

Элви кивнула.

— А сейчас?

Слова вырвались как-то невзначай и так ее поразили, что она чуть не прикусила себе язык. Если бы кто-нибудь сказал ей, что Виктор вошел в ее сознание и заставил произнести эти слова, она, ничуть не колеблясь, полностью поверила бы в это. Более того, она уже наполовину верила и совершенно не переживала на этот счет, потому что ей самой хотелось того же. Хотелось с того эпизода на кухне, из-за чего, собственно, она и избегала оставаться с ним наедине. Элви боялась, что сама кинется ему на шею, а это было не в ее характере. Тем не менее к нему тянуло, он стал для нее наркотиком, вызвавшим сильную зависимость.

С огромным облегчением она увидела, что Виктор откликнулся на приглашение. Наклонившись вперед, он отстегнул ее ремни безопасности, и пружина втянула их в гнездо держателя. Виктор поцеловал ее. В его движениях не было никакой нерешительности, никакой осторожности, никакой неопределенности. Секунду назад они сидели в разных концах машины, а теперь он подчинял ее себе. Спинка ее сиденья откинулась назад. Он оказался сверху, и его язык скользнул между ее губ.