Просто будь рядом - Робертс Нора

Он не захочет сдаться. И, скорее всего, просто не сможет.

Все его звонки ей, даже тот мемокуб – все это было настолько личным, настолько бессмысленным.

«Ведет себя почти как отвергнутый мужчина», – подумал Рорк и, устав стоять в пробке, начал маневрировать, выискивая путь покороче.

«И этот его последний звонок», – думал он, поворачивая к отелю.

Тот последний полный ненависти звонок: копы от него всего в квартале, все его мысли должны были быть о том, как скрыться. Звонить Еве было полным сумасшествием, глупее не придумаешь. Главное всегда – спасти собственную шкуру, кому как не Макквину было это знать. Хочешь поддразнить противника – Рорк никогда не понимал, какой от этого прок, – дразни с безопасного расстояния. Но рисковать звонить ей, когда знаешь, что копы всего в квартале от тебя, что звонок пройдет через их оборудование, что они переключат на нее и смогут отследить, откуда идет сигнал. Это…

Внезапная мысль поразила его, словно удар в сердце. Звонок прошел через их оборудование – тогда, когда Ева говорила с Макквином из их номера – Риккио переключил звонок на нее. Сигнал можно было отследить.

Рорк выпрыгнул из машины, даже не доехав до входа в отель, на бегу выхватил телефон. Набрал ее номер и попал на автоответчик.

– Сэр! – крикнул вслед ему швейцар. – Ваша машина…

– Вызывайте полицию, – приказал Рорк, добежав до поста охраны рядом с лифтами. – Лейтенанта Риккио. Немедленно! И группу быстрого реагирования в мой номер, в полной боевой готовности. Быстро, дьявол вас всех подери!

Вскочив в лифт, он вытащил из потайной кобуры за поясом шокер.

Вместо молитвы Рорк снова и снова повторял про себя одно-единственное слово.

Ева.

Ева закричала. Боль была настолько сильной, настолько всепоглощающей. Он ударил ее, еще и еще, и навалился на нее, прижав всем телом. Там, где, знала, он хочет ворваться в нее, терзая, раздирая на части. Опять.

И на этот раз он ее убьет. Она поняла это по его глазам.

Глазам ее отца.

– Вот так, вот так, кричи. Никто тебя не услышит. Кричи, пока я тебя трахаю. Вот так, вот так, – он разодрал ее одежду. – Сначала я тебя трахну, а потом убью. Ну и кому из нас на этот раз повезло, а, сучка? Кому повезло?

– Пожалуйста, не надо! Мне больно!

– Давай, умоляй меня, – тяжело дыша от возбуждения, сказал он. – Плачь, как маленькая девочка. Как плохая девочка.

– Я буду хорошей девочкой! Не надо, пожалуйста, не надо!

Он снова ударил ее, и в глазах у нее все поплыло. Озверев от боли и ужаса, она вцепилась в него голыми руками, изо всей силы впилась ногтями ему в лицо. Он заорал и отпрянул.

В ее воображении ей показалось, что он вошел в нее, в реальности он схватил ее за шею и стал душить.

Свободной рукой Ева в отчаянии принялась беспомощно колотить по полу – и нащупала рукоять.

Она обрушила нож на него и почувствовала, как теплой струей брызнула на нее его кровь. Задыхаясь, кашляя и давясь, она снова и снова била ножом.

Освободившись, каким-то чудом освободившись, она поднялась и села. Одна ее, раненная, рука беспомощно болталась, вторая, сжимавшая нож, была занесена над ним.

– Ева!

Сердце Рорка остановилось. После он думал, что на какое-то мгновение от невыносимой радости – она жива – и невыносимого ужаса от того, что он увидел, ворвавшись в комнату, сердце его просто остановилось.

– Ева!

Она рывком обернулась к нему, лицо ее было покрыто кровоподтеками, глаза, такие родные, были глазами дикого зверя. Верный до последнего кот, как и прежде, сидел рядом и терся мордой о ее окровавленное бедро.

Рорк сделал шаг к ней. Она оскалила зубы и издала похожий на шипение звук.

– Я знаю, кто ты. Ты – лейтенант Ева Даллас.

На этот раз Рорк действительно молился, умолял, чтобы ему не пришлось стрелять в нее, чтобы ее спасти.

– Посмотри на меня. Посмотри. Он больше не сделает тебе больно, Ева. Ева Даллас, лейтенант Ева Даллас. Это ты. Это то, кем ты стала. Ева. Моя Ева.

– Он вернулся.

– Нет, не вернулся.

– Он сделал мне больно.

– Я знаю. Больше не сделает. Ева, реальность – это я. Реальность – это мы с тобой.

Если бы она воткнула в него нож, ударила его, она не смогла бы с этим жить, никогда не оправилась бы от этого. Они бы победили – ее отец, ее мать, это истекающее кровью жалкое подобие мужчины.