Связанный честью - Браун Сандра

– Ты вообще думаешь, что делаешь?

– Я только… хотела включить свет.

– Сядь.

– Соседи поймут…

– Я сказал – сядь. И сиди, пока я не разрешу встать. – Он протащил ее через всю кухню и толкнул на стул. Темень была такая, что она чуть не села мимо.

– Я просто хочу помочь, – сказала она. – Соседи могут что-то заподозрить, если увидят, что я вошла и не включила свет.

Угроза была пустой, и Эйслин догадывалась, что он это понимает. Она жила в пригороде Скоттдейла, в новом кондоминиуме. И заселен он был чуть меньше чем наполовину. Сомневаться не приходилось, он выбрал ее дом из-за отдаленного месторасположения.

В темноте раздался тихий металлический шелест. Этот зловещий звук сковал ее страхом. Теперь она понимала, что чувствует маленькое существо в джунглях, когда шелест листьев предупреждает его, что рядом бродит невидимый хищник. Лукас Грейвольф нашел над раковиной стойку для ножей и вынул один из деревянной ячейки.

Эйслин замерла, боясь, что холодное лезвие вот-вот перережет ей горло. Но кухню внезапно озарил слепящий яркий свет. Ну, по крайней мере, она пока жива. Эйслин поморгала, привыкая к свету. Незваный гость все еще держал у выключателя длинный нож, поблескивающий острым лезвием.

Она прошлась взглядом по бронзовой жилистой руке до самой ключицы и подняла глаза к решительному квадратному подбородку. Увидела прямой узкий нос и ледяные глаза, взгляд которых пробирал до самых внутренностей.

Эйслин много раз слышала выражение «замерло сердце». Она и сама частенько его использовала по самым ерундовым поводам. Но никогда не испытывала ничего подобного на самом деле… До этого момента.

Эйслин не доводилось встречать взгляд, в котором бы читалось такое откровенное презрение, такая бескомпромиссная ненависть и открытая злость.

По всем чертам он был индеец, но вот глаза явно принадлежали англо ^[2]. Они были светлосерыми, почти прозрачными, отчего зрачки казались чернее и глубже. Он смотрел на нее пристальным неподвижным взглядом, совсем не моргая. Эти серые глаза на темном, бесстрастном лице показались ей таким контрастом, что она невольно задержала взгляд.

Эйслин опустила глаза, но, увидев, как сверкнул нож, в страхе глянула на мужчину. Тот просто решил отрезать себе кружок колбасы. Поднес его к губам – уголок рта приподнялся в самодовольной улыбке. Он наслаждался ее страхом, и это разозлило Эйслин. Усилием воли она заставила себя справиться с эмоциями и холодно посмотрела на него.

Возможно, это было ее ошибкой.

Если бы ее раньше попросили нарисовать портрет беглого преступника, ее описание бы ничем не напоминало Лукаса Грейвольфа. Ей вспомнилось, что она читала о его деле в газетах, но это было несколько лет назад. Судебные обвинители выставляли его нарушителем спокойствия и агитатором-диссидентом, который сеет недовольство среди индейцев. Но упоминали ли те статьи о том, что он такой красавчик? Если и упоминали, она не обратила на это внимания.

На нем была синяя рубашка шамбре, без сомнений, тюремная. Рукава оторваны, остались только рваные, с торчащими нитками проймы. На голове бандана, состряпанная из рукава, повязанная в стиле апачей, оттягивает назад волосы, такие невероятно черные, что казалось, они поглощают свет. Правда, они довольно уныло выглядели, явно нуждаясь в мытье, сапоги и джинсы тоже были в плачевном состоянии.

Эйслин обратила внимание на его пояс, искусно украшенный серебром с вкраплениями бирюзы, на цепочку с серебряным христианским крестиком и амулет, висевшие на поросшей темными волосами груди. Он не был чистокровным индейцем.

И снова она опустила взгляд. Учитывая обстоятельства, ее смущало, что его потная рубашка распахнута почти до талии и что сережка в его правом ухе не вызывает у нее отвращения. Крошечная серебряная маска качины ^[3]являла собой дух другой религии и плохо сочеталась с крестом на шее, но эта сережка удивительно шла Грейвольфу.

– Ты не собираешься ко мне присоединиться? – язвительно поинтересовался он, на ноже протягивая Эйслин ломтик колбасы.

Она подняла голову и вызывающе выпятила подбородок:

– Нет, спасибо. Я попозже поем вместе с мужем.

– С мужем?

– Да.

– И где он?

– На работе, но должен прийти с минуты на минуту.

Он как раз подносил ко рту ломоть хлеба. Откусил и с беззаботным видом задвигал челюстями. У Эйслин руки зачесались дать ему пощечину.