Связанный честью - Браун Сандра

Но тело не соглашалось с ним. Особенно сейчас, когда его взгляд скользил по ее попке и бедрам, плотно обтянутым простыми слаксами. Она оказалась ниже ростом, чем ему помнилось, возможно, потому, что была сейчас босиком. Рубашка была короткая, старая, немного ей маловатая. О да, сидя на стуле и потягивая содовую, он думал о ее грудях. Он не мог не заметить, как они выделяются под рубашкой.

По дороге к выходу он зачарованно смотрел, как качается ее совершенно девичий хвостик. Ее волосы действительно такие шелковистые, как подсказывала ему память? И эта белоснежная грива, так ярко указывающая на ее англо-происхождение, действительно побывала в его разбойничьих индейских руках? И рот, так вяло сейчас улыбающийся… помнит ли он ищущие ласки его языка? Он-то помнил.

– Удачи тебе, Лукас. Надеюсь, теперь у тебя все будет хорошо. – Она протянула ему руку.

– Спасибо. – Он пожал ее.

Их глаза встретились. И замерли.

А потом раздался какой-то звук.

Он шел откуда-то из глубины дома и показался таким нелогичным, что Лукас в первый момент решил, что ослышался. Но потом он услышал его снова. И, озадаченно нахмурив брови, посмотрел в том направлении. Это было похоже на…

Эйслин выдернула у него свою руку. Он удивленно обернулся. И, увидев ее лицо, понял, что слух его не обманывает. Она была бледной как смерть и выглядела чертовски виноватой. Лукас застыл на месте. Его острый как бритва взгляд содрал бы с нее кожу и за меньший обман.

– Что там такое?

– Ничего.

Он отодвинул Эйслин в сторону и зашагал через фешенебельную гостиную в глубину дома.

– Куда ты? – Она побежала за ним.

– Догадайся.

– Нет! – Она схватила его за рубашку и вцепилась бульдожьей хваткой. – Ты не можешь войти вот так запросто и…

Он развернулся и сбросил ее руки:

– Я уже делал так однажды.

– Ты не можешь!

– Черта с два не могу. Можешь полюбоваться, как я это делаю.

Он твердо решил отыскать источник необычного звука. Рыдающая Эйслин цеплялась за него, пытаясь остановить. Лукас отмахивался от нее, как от надоедливой мухи.

Он заглянул в спальню. Там все было точно так, как ему помнилось. Чисто женская аккуратная комната. Он пошел дальше. В конце коридора он наткнулся на закрытую дверь. Без малейших колебаний, не говоря уже об извинениях, он повернул ручку и толчком открыл дверь.

И даже он, воин-апач душой и телом, остановился как вкопанный.

Три стены комнаты были выкрашены в неяркий желтый цвет. На четвертой красовались обои с Матушкой Гусыней. В углу стояло кресло-качалка с мягким сиденьем. Комод, накрытый стеганым одеяльцем. На нем в ряд стояли стаканчики с ватными палочками и тюбик какой-то мази. Белые жалюзи предохраняли комнату от вечернего солнца, но все равно давали возможность разглядеть у окна очертания детской кроватки.

Лукас закрыл глаза, думая, что все это какой-то странный сон. Что он проснется и сможет с облегчением посмеяться над ним. Но, снова открыв глаза, он понял, что все осталось как есть. И тем более тот самый безошибочно узнаваемый звук.

Он осторожно двинулся вперед, стараясь производить как можно меньше шума. У кроватки были мягкие высокие бортики. Из угла ему улыбался игрушечный мишка. Простынка желтая, под цвет обоев. Как, впрочем, и пушистое одеяльце.

А под ним корчился, вопил и гневно размахивал кулачками крошечный младенец.

Глава 7

Малыш продолжал реветь, совершенно равнодушный к хаосу, который посеял в сердце и разуме высокого смуглого человека. Лицо стоящего у кроватки мужчины, обычно такое отстраненно-невозмутимое, сейчас выражало явное смятение.

Эйслин стояла рядом и чуть позади. Она прижимала к губам руку, пытаясь сдержать эмоции, а их было великое множество, от простого беспокойства до малодушного ужаса.

Первым ее порывом было заявить, что она сидит с ребенком подруги или родственницы. Но бессмысленность этой затеи была очевидна. Отцом малыша был Лукас Грейвольф. Достаточно было одного взгляда, чтобы рассеять любые сомнения.

Красиво закругленная головка, форму которой не нарушили легкие роды. Ее покрывали черные как ночь волосики. Брови, подбородок, высокие скулы – все просто копия Лукаса Грейвольфа.

Со все возрастающим ужасом Эйслин смотрела, как тот протягивает тонкий палец и касается детской щечки. Светло-серые глаза наполнены благоговением и священным ужасом. Губы чуть подрагивают. Все признаки кипящих внутри эмоций. Она сама чувствовала эту судорожную мимику каждый раз, когда брала ребенка на руки. И не могла скрыть любви, которая поднималась в ней, когда она прикасалась к этому крошечному человечку.