Рикошет - Браун Сандра

Дункан улыбнулся супругам:

— Думаю, на сегодня мы выяснили все, что нужно. Завтра могут всплыть новые факты, которые потребуют объяснений. — Он поднялся, давая понять, что допрос окончен. — Спасибо. Я знаю, вам это было непросто. Прошу прощения, что заставил вас снова все пережить.

— Вы всего лишь выполняли свою работу, детектив. — Судья протянул Дункану руку. Тот ее пожал.

— Да. — Отпустив руку судьи, он прибавил: — На данный момент кабинет является местом преступления. Мне жаль, если это доставит неудобство, но я очень прошу вас ничего оттуда не брать.

— Разумеется.

— Еще один вопрос, — сказала Диди. — Кто-нибудь из вас узнал мужчину?

— Нет, — сказала Элиза.

— Я тоже нет, — сказал судья.

— Вы уверены? Ведь, по словам миссис Лэрд, она зажгла не тот выключатель. В комнате, наверное, был полумрак. Судья, вы включали верхний свет в кабинете?

— Да. Я говорил об этом офицеру Крофтону. Я зажег его, когда входил в комнату.

— Значит, вы хорошо рассмотрели мужчину при свете?

— Очень хорошо. Как уже говорилось, нам он абсолютно незнаком, детектив Боуэн. — Предложив проводить их до дверей, судья смягчил тон. Он поднялся, но, прежде чем сделать шаг, наклонился к жене, все еще сидевшей на диване. — Я сразу же вернусь, милая, и провожу тебя наверх.

Она кивнула и слабо улыбнулась в ответ. Вместе с судьей Дункан и Диди вышли из комнаты. В прихожей Диди сказала:

— Судья, прежде чем мы уйдем, я бы хотела измерить, на какой высоте находится след от пули на стене. Это всего пара секунд.

Просьба судье не понравилась, но он ответил «конечно» и вместе с ней направился в кабинет.

Дункан с ними не пошел. Засунув руки в карманы и напустив на себя нарочито небрежный вид, он смотрел в спину судье и напарнице, пока они не скрылись.

У входной двери разговаривали Бил и Крофтон. Из обрывков разговора, долетавших до Дункана, он понял, что обсуждались достоинства и недостатки разных способов приготовления барбекю; полицейские не обращали никакого внимания на репортеров и зевак, столпившихся на улице.

Он заглянул в гостиную. Элиза по-прежнему сидела на Диване. В руках у нее была чашка с чаем, блюдце она оставила на столике. Она сжимала ее обеими руками. Ее пальцы казались такими же хрупкими, как и фарфор. Она не отрываясь смотрела в чай.

— Я был пьян, — тихо сказал Дункан.

Она не шевельнулась. Но Дункан знал, что она его слышит.

— И я был зол на вашего мужа.

Ее пальцы чуть крепче сжали чашку.

— Хотя ни то, ни другое не извиняет того, что я вам наговорил. Но я, хм… — Он посмотрел налево и направо. Коридор все еще был пуст. Можно было спокойно говорить. — Я хочу, чтобы вы знали… что бы я там ни наговорил — это не про вас.

Она подняла голову и посмотрела на него. В лице ее, в бледных губах, по-прежнему не было ни кровинки, и от этого глаза казались невероятно огромными. Такими огромными, что Дункан запросто мог утонуть в их зеленой глубине.

— Разве?

Глава 5

В Роберте Савиче прежде всего поражал необычный цвет кожи и волос.

Кожа цвета кофе с молоком досталась ему от бабушки со стороны матери, уроженки Ямайки. Оттуда она приехала в США в поисках лучшей жизни. В тридцать четыре, отказавшись от дальнейших поисков, она вскрыла себе вены в борделе, где жила и работала. Истекающее кровью тело нашла другая проститутка, ее пятнадцатилетняя дочь, мать крошки Роберта.

Голубые глаза были наследством многих поколений Савичей, рода, который пользовался дурной славой и подавал надежды под стать материнскому.

На первый взгляд к Савичу относились соответственно его происхождению. Он же был уверен: те, у кого кожа стопроцентно темная или белая, никогда не примут его, полукровку, и не признают своим. Предубеждение всегда расцветает пышным цветом в любой расе и не знает никаких границ. Всякое общество, как бы громко оно от него ни открещивалось, пронизано предубеждением сверху донизу.

Как только Савич подрос и стал разбираться, что к чему, он понял: он должен властвовать сам, единолично. Эгоистической цели такого масштаба невозможно достичь, будучи хорошим мальчиком, наоборот, для этого нужно быть жестче, умнее, жаднее своих сверстников. Достичь этой цели можно, только заставив каждого встретившегося на твоем пути тебя бояться.

Мрачный опыт юности Савич усвоил хорошо и обернул его себе на пользу. Каждый год, проведенный в нищете, унижениях и отчуждении, становился новым защитным слоем, который все утолщался и твердел, пока не сделал Савича неуязвимым, как сейчас. В особенности это касалось его души.