Ловушка горше смерти - Климов Андрей

Двигала ли им любовь к искусству? Это, пожалуй, сильно сказано. Что он тогда понимал в нем? Скорее — мальчишеский азарт, острое желание стать причастным к тайне, которую заключало в себе всякое талантливо сработанное полотно. О деньгах он не думал до тех пор, пока их не стало больше, чем ему требовалось, чтобы делать свое дело.

Впрочем, тогда он готов был схватиться за что угодно. Дома изо дня в день с маниакальным упорством ему твердили, что мальчик из приличной семьи должен получить высшее образование и специальность, но ему было плевать на специальность. Марк не хотел жить так, как жили родители: в вечном страхе перед неведомым начальством и парткомом, исподтишка обделывая собственные муравьиные делишки. Зато все эти художники были свободными людьми, и то, что оставили после себя, несло заряд чистой, беспримесной свободы, обещая ему, Марку, по крайней мере причастность к ней.

Единственное, что было разумного в речах отца и матери, — в институт следовало поступить, иначе следующей осенью придется идти в армию. Но он и это включил в свой план, отведя три летние недели для сдачи экзаменов.

Едва сошел снег, он отправился на юг, в Черноземье, где вдали от городов, в долине речки Муромки, поодаль от села Нескучного, все еще стояла всеми забытая усадьба семейства Бенуа и Лансере. Ехать пришлось поездом, потом попеременно тремя автобусами и еще километров десять прошагать пешком.

Прибыв на место, Марк вскоре убедился, что был прав, — в усадьбе делать оказалось нечего. Местные жители не сумели даже употребить с толком добротное здание, построенное в конце прошлого столетия. Дело довершила война, и теперь на месте постройки виднелись только обгрызанные остатки стен, откуда здешний народ таскал битый кирпич для своих нужд. Потребовалось две недели для того, чтобы неторопливо обойти все населенные пункты в округе, вступая в долгие беседы со старухами, помнившими хозяев усадьбы. Нашлись среди них и те, что позировали Серебряковой для ее знаменитой «Жатвы» — сама Зинаида, в девичестве Лансере, лето также обыкновенно проводила в Нескучном.

Не удалось ему избежать и знакомства с местной властью — всякий чужак здесь был на виду, но у Марка имелось топорно сработанное командировочное удостоверение, к тому же никаких противоправных действий он не совершал, назвался студентом-искусствоведом из Москвы, собирающим материалы по истории здешних мест, говорил толково и произвел на участкового и зампредсельсовета вполне благоприятное впечатление.

Поиск его увенчался тремя находками. У дряхлой бабки-натурщицы обнаружился ее карандашный портрет времен молодости, выполненный знаменитой Зинаидой, доживавшей свой век в Париже, и два картона Александра Бенуа с прекрасно сохранившимся красочным слоем, невзирая на то что лежали они в чулане с земляным полом. Соблюдая осторожность, Марк добился предварительного согласия хозяев и лишь в последний день, перед самым отъездом, окончательно убедившись, что у местных жителей больше ничего нет, явился, уплатил деньги — приличные по здешним представлениям — и поспешно отбыл.

Опыт, добытый им в Нескучном, сослужил Марку хорошую службу. Теперь он знал, что идея его работает. Знал также и то, как, с кем и каким образом в первую очередь налаживать контакты, каков в принципе мог быть путь расползания предметов искусства из разрушенных или брошенных гнезд. Все это он вычислил, проанализировав полученные в поездке факты.

Впоследствии ему не раз приходилось натыкаться во вполне современных крестьянских домах на самые странные вещи — от черепаховых гребней и костяных чесалок для пяток восточного происхождения до бронзовых каминных часов. И он еще более укрепился в мысли, что сделанное руками мастера обладает особыми свойствами. Эти предметы заключали в себе энергию, противостоящую действию времени, и чем талантливее был их творец, тем этой энергии было больше. Он, Марк, ощущал ее на расстоянии — кожей, нервами, темной глубиной подсознания, точно так же, как всегда ощущал, что в чем-то отличается от других людей, мужчин прежде всего.

Когда-то давно его семилетняя сестра сказала вдруг (они по какому-то поводу заговорили о матери, которую обожали, но чувство это выражалось в них совершенно по-разному): «Как было бы хорошо, если бы можно было обойтись вообще без мужчин. Чтобы дети появлялись сами по себе. Просто так — когда захочешь».

Четырнадцатилетний Марк почувствовал себя слегка оскорбленным. В словах этой сопливой и заносчивой девчонки содержалось отрицание его самого и всего его пола. Но откуда ему было тогда знать, почему мужчина всегда один и в одиночестве вынужден сражаться за свое будущее?