Теперь ты ее видишь - Ховард Линда

— Одевайся. — Ричард поднялся с дивана и отвернулся.

Суини нужно было надеть лишь свитер и джинсы, и она справилась с этим в считанные секунды. Отбросив волосы с лица, девушка наслаждалась расслабляющим, чуть дремотным, восхитительным теплом. Озноба словно не бывало, осталось только ощущение здоровья и телесного комфорта.

— Сюда. — Она повела Ричарда в студию, хотя в четырехкомнатной квартире он и сам мог бы сообразить, что к чему. Помещение студии предназначалось для устройства хозяйской спальни, но Суини поставила свою кровать в меньшей комнате, и теперь было совершенно ясно, где она спит, а где работает.

Холст с изображением мертвого торговца девушка спрятала в шкаф. Она не могла заставить себя выбросить его, однако ей не хватало духу держать картину на виду. Суини двинулась к шкафу, но Ричард не последовал за ней, а пошел по комнате, останавливаясь у каждого завершенного холста. Плечи девушки скрутила внезапная судорога. Отзыв Кандры о ее последних работах много значил для коммерческого успеха Суини, зато мнение Ричарда значило еще больше для нее самой.

— Твои работы изменились, — бросил он, остановившись возле особенно яркого пейзажа, который стоял, прислоненный к стене. Ричарду пришлось опуститься на корточки, чтобы картина оказалась на уровне его взгляда.

— Я и не предполагала, что ты знаешь мои работы, — удивилась Суини, все еще испытывая тревогу. Она во все глаза смотрела на его загорелую спину, хорошо вылепленные мускулы, очерчивавшие желобок позвоночника. Ну почему он не надел сорочку? Нет, ему определенно следовало одеться — хотя бы ради ее покоя.

— Разумеется, знаю. Кандра знакомила меня со многими художниками, но я обращал внимание только на тех, которые мне нравились.

Это имело двойственный смысл.

— В профессиональном или личном отношении? — встревожилась Суини.

Он посмотрел на нее через плечо. Его темные глаза улыбались.

— Если речь идет о тебе — в обоих.

Ричард вновь повернулся к пейзажу и, протянув руку, провел кончиком пальца по ручейку, огибавшему камень на своем пути. Бегущую воду изобразить не так-то просто; необходимо уловить движение и энергию, не забывая при этом об игре света на поверхности. Вода, если она не мутная, принимает цвет того, что ее окружает: под чистым небом она синяя, в тени горы — зеленая, в ненастный день — тускло-серая. Год за годом Суини вновь и вновь писала реку Святого Лаврентия, но это занятие ей не надоедало, поскольку вода всегда разная.

— Как тебе это удалось? — пробормотал Ричард. — Ручей кажется объемным. А краски… — Он умолк и перешел к следующей картине, изображающей рассвет на Манхэттене — темные безликие силуэты домов на фоне сверкающего неба. Суини написала небо яркими розовато-оранжевыми красками, превратив заурядный небосклон в нечто сказочное. Чтобы отыскать нужный оттенок, она целых два дня экспериментировала.

Ричард молчал, и наконец Суини спросила резким от нетерпения голосом:

— Ну?

Он обернулся и бросил взгляд на ее напряженную фигуру.

— Ты всегда была талантлива и знаешь об этом. Теперь ты заметно выросла как художник.

С облегчением вздохнув, Суини провела пальцами по волосам.

— Я больше не могу рисовать так, как раньше, — призналась она. — Как и все прочее, мой стиль изменился около года назад. Когда я смотрю на то, что делаю, мне порой кажется, что это чужая работа.

— Ты изменилась, и эти перемены коснулись твоего стиля. Может, тут есть какая-то связь, может, нет, но я чертовски рад тому, что это произошло.

— Почему? — Суини удивленно посмотрела на него.

— Потому что раньше ты меня не замечала. А теперь замечаешь.

Ричард сказал это вполне серьезно, сопровождая свои слова твердым, пристальным взглядом. Суини подумала, что этим взглядом он мог бы загипнотизировать кобру. Судя по тому, что сама она не могла отвести от него глаз, магия Ричарда действовала и на нее. Суини хотела возразить, сказать, что и раньше замечала его, но потом поняла, что он имеет в виду. До сих пор она не видела в нем мужчину. Мужчины представлялись ей бесполыми, чужими, совершенно ненужными существами. Не желая погружаться в сумбур сексуальных и эмоциональных отношений, Суини попросту отгораживалась от них стеной. Отталкивающий пример родителей и решимость целиком сосредоточиться на работе заставили Суини вести монашеский образ жизни.

Что бы ни вызвало перемену в ее отношении к мужчинам, происходившие с ней загадочные события или внезапное исчезновение связанных с ними страхов, но определенный период ее жизни закончился. Более того, Суини полагала, что возврата к старому уже не будет. С ее глаз упали шоры, и она уже никогда не сможет не замечать страсти Ричарда, по-мужски голодного огонька, сверкавшего в его глазах всякий раз, когда он смотрел на нее.