Сокровенные тайны - Браун Сандра

— Проводи ее назад в мотель, — кратко распорядился Рид. — Проследи, чтобы она вошла в номер.

— Да, сэр.

— Пригляди за ней до утра. Смотри, чтобы она куда-нибудь не отправилась.

Обменявшись с шерифом неприязненными взглядами, Алекс позволила помощнику проводить себя к машине.

— Шериф?

Помощник робко постучал в дверь, не решаясь открыть. С утра в участке говорили, что Рид в сволочном настроении, причем не только из-за убийства Клейстера Хикама. Все ходили на цыпочках.

— Что у тебя?

— Несколько бумаг вам на подпись.

— Давай сюда.

Рид поднялся с вращающегося кресла, в котором сидел, вальяжно откинувшись на спинку, и протянул руку к пачке документов и писем. Нацарапал, где положено, свою подпись.

— Как сегодня Руби Фэй?

Когда шериф подъехал к фургону, в котором обитала любовница Клейстера, чтобы допросить ее, она лежала там, избитая до полусмерти. Руби успела лишь сказать, что это дело рук ее обманутого мужа, и потеряла сознание.

— Лайл отделал ее почти так же, как Клейстера. Ей с неделю, не меньше, придется проваляться в больнице. Ребятишек отправили к ее матери.

Лицо у Рида еще больше помрачнело. Он не переносил мужчин, применявших к женщинам физическую силу — не важно, по какому поводу. Слишком много ему досталось в детстве колотушек от отца, и он не терпел ни малейшего насилия.

Он протянул бумаги помощнику.

— По рации что-нибудь передавали?

— Нет, сэр. Я вам сразу доложу. И вы мне велели напомнить, что сегодня днем вы даете показания по делу, которое проходит у судьи Уоллеса.

— Черт, совсем выскочило из головы.

Помощник с облегчением удалился, но Рид забыл о нем еще прежде, чем за ним закрылась дверь.

Сегодня утром он не мог сосредоточиться ни на одной мысли дольше нескольких секунд. Все вытеснил образ Алекс.

Кляня все и всех на чем свет стоит, он поднялся и подошел к окну. День опять стоял солнечный. Ему вспомнилось, как вчера, когда он сажал Алекс рядом с собой на лошадь, волосы ее на солнце стали густого красновато-коричневого оттенка, будто красное дерево. Об этом он небось и думал, когда стал трепаться про тот дурацкий футбольный приз.

Господи ты боже, с какой стати он вообще его хранил все это время? Каждый раз, когда он смотрел на кубок, его раздирали противоречивые чувства, как и в тот вечер, на вручении призов. Тогда его радость была омрачена тем, что Джуниора не выбрали лучшим игроком команды. Это может показаться полным идиотизмом, но ему хотелось извиниться перед Ангусом и Джуниором за то, что награду получил он, Рид. А он ведь ее заслужил: как спортсмен, он был сильнее друга, но оттого что он как бы обошел Джуниора, ему и приз был не мил.

Алекс сама все это вычислила. Умна, ничего не скажешь. Но отнюдь не такая уж несгибаемая, какой хочет казаться. Вчера вечером она чуть не померла со страху, и не мудрено. На Клейстера и раньше-то без дрожи нельзя было взглянуть, но тут, мертвый, в куртке, заляпанной застывшей кровью, он стал еще страшнее.

Может быть, и к лучшему, что она все это видела. Может быть, перестанет рваться раскрывать тайны, которые ее не касаются. Может быть, наводящее ужас убийство Клейстера отвадит ее от расследования убийства Седины. Может быть, она уедет из Пурселла и больше никогда не вернется.

Вероятность такого исхода должна была бы его обрадовать. Но он еще больше разозлился на нее и на себя самого.

И надо же было вчера поцеловать ее. Он поддался на ее подстрекательские речи. Вышел из себя. Потерял самообладание. Так он оправдывался перед собственной совестью, чтобы она не грызла его за происшедшее. И тем не менее он сам был чертовски перепуган. Алекс вынудила его потерять голову. Только один человек на свете был способен такое с ним сотворить — Седина.

Какой морок напустила на него эта хитрющая маленькая ведьмочка, что он заговорил про тот поцелуй, удивлялся он. Он сам про него и думать забыл, а тут ни с того ни с сего он всплыл в памяти, словно все было вчера.

Помнится, стоял жаркий сентябрьский день, и, когда Селина не явилась в школу, он пошел ее проведать. В окне трудился старый кондиционер, безуспешно пытаясь охладить спертый воздух. В доме было не тепло и сухо, а, наоборот, жарко и влажно.

Седина была сама не своя. Она открыла ему дверь, но выглядела подавленной, будто тот первый признак перехода в женское сословие лишил ее девической живости. Глаза ее опухли от слез. Он испугался, что произошло нечто ужасное.