Все, что блестит - Ховард Линда

— Я позвонил матери, — сказал он, — и сказал, что ты была со мной. Она была в ужасе, конечно, как и все остальные. Ты принесёшь извинения за свою неосмотрительность, когда мы вернёмся домой, хотя я сумел замять дело, сказав матери, что ты тайком пробралась в Афины, чтобы побыть со мной. Она была довольна, что ты чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы так романтично преследовать меня, — закончил он саркастически, и Джессика вспыхнула.

— Я не догадалась оставить записку до отъезда, а потом было уже слишком поздно, — призналась она.

Он пожал плечами.

— Неважно. Ты будешь прощена.

Она медленно положила вилку около тарелки и собрала всю свою храбрость.

— Я не оставляла тебя, — попыталась объяснить она. — По крайней мере…

— Проклятье, а выглядело всё именно так! — рявкнул он.

— … не навсегда, — упорствовала она.

— Вот тут ты права. Я вернул бы тебя назад самое большее в течение двух дней, — он, казалось, хотел добавить к этому что-то ещё, но воздержался и сказал только: — Если ты закончила, возможно, самым разумным с твоей стороны будет пойти и принять ванну. Я могу свернуть тебе шею, если должен буду выслушивать твои оправдания прямо сейчас!

Мгновение Джессика сидела с вызывающим видом, а потом упрямо сжала губы и пошла туда, куда он её направил. Прямо сейчас он был не в том настроении, чтобы проявить благоразумие, и, если она станет и дальше выслушивать его язвительные упрёки, то может потерять самообладание, а ей бы не хотелось, чтобы это случилось. Сцены между ней и Николасом быстро превращались в яростные схватки, но всегда заканчивались одним и тем же — он начинал ласкать её, желая заняться с ней любовью.

Джессика заперлась в гигантской ванной и встала под душ, будучи не в настроении принимать долгую расслабляющую ванну. Когда она вытерлась полотенцем, то заметила тёмно-синий халат, висящий на крючке на двери, и поскольку она не принесла с собой ночную рубашку, то позаимствовала халат и закуталась в него. Он был огромным, и ей пришлось подвернуть рукава, чтобы из них выглядывали руки, и поднять подол, чтобы можно было ходить. Так, держа собранную материю в руках, Джессика и вышла из ванной.

— Очень соблазнительно, — растягивая слова, медленно произнёс развалившийся на кровати Николас.

Джессика застыла на месте, уставившись на него. Он везде погасил свет, кроме прикроватной лампы, и сбросил покрывало с кровати. И он был полностью раздет.

Она не стала изображать, что неправильно истолковала его намерения. Нервным движением она отбросила волосы с лица.

— Я не хочу спать с тобой.

— Это хорошо, потому что я тоже не собираюсь спать.

Её лицо запылало от гнева.

— Не играй со мной в словесные игры! Ты очень хорошо понимаешь, что я имею в виду.

Сощурив свои чёрные глаза, он обвёл её взглядом от пальчиков голых ног до взъерошенных волос.

— Да, я знаю очень хорошо, что ты испытываешь отвращение к тому, чтобы разделить со мной постель, но я — твой муж, и я устал спать в пустой кровати. Очевидно, что, если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы тайком переправиться в Афины, то способна и на то, чтобы выполнить свои супружеские обязанности.

— Ты слишком сильный, и я не смогу помешать тебе, — с отчаянием воскликнула Джессика. — Но ты знаешь, что я не хочу тебя. Почему ты не хочешь прислушаться ко мне? Почему ты отказываешься позволить мне самой разобраться в своих чувствах?

Он только покачал головой.

— Не пытайся спрятаться за словами, это не сработает. Сбрось халат и иди сюда.

Она вызывающе обхватила себя руками и впилась в него взглядом.

— Я не бросала тебя! — настаивала она. — Я просто хотела провести некоторое время в одиночестве и подумать наедине сама с собой, обрести душевное равновесие, но я знала, что ты никогда не ослабишь цепи и не позволишь мне уйти, если я попрошу тебя.

— Я сожалею, что ты именно так воспринимаешь наш брак, — его голос звучал вкрадчиво, но выражение лица было угрожающим. — Джессика, любимая, ты сама подойдешь ко мне, или мне придётся привести тебя?

— Я полагаю, что ты вынужден будешь привести меня сам, — заявила она, не сдвигаясь ни на дюйм.

Она задрожала всем телом при мысли о повторении его прежних любовных ласк, и страх, который она чувствовала, должно быть, не остался незамеченным, потому что она увидела, как выражение его лица слегка смягчилось.