Все, что блестит - Ховард Линда

В тревоге Джессика опустила голову на подушку, чувствуя, как холод сжимает её внутренности. Она не хотела верить ничему из этого, она хотела, чтобы он любил её, как она любила его, и всё же, что ещё она могла думать? Она уставилась в потолок, и слёзы скользили по щекам. Чарльз предупреждал с самого начала — не бросать вызов Николасу Константиносу. Этот человек по натуре завоеватель, это в его характере, и всё же она противилась своим собственным желаниям и сопротивлялась ему на каждом шагу. Стоило ли удивляться, что он так настроен подчинить её?

С тех пор, как она встретила его, она словно утратила душевное равновесие, но внезапно бесконечного напряжения стало слишком много. Джессика заплакала — беззвучно, безостановочно — и никак не могла остановиться, её подушка стала влажной под легким дождём слез.

— Джессика? — услышала она сонный голос — Николас приподнялся, опираясь на локоть.

Обернувшись, с дрожащими губами, она посмотрела на него пустым взглядом. Он вглядывался в неё, обеспокоено нахмурившись, потом прикоснулся пальцами к влажной щеке.

— Что случилось?

Она не смогла ответить. Она не знала точно, чт? было не так. Она знала только, что настолько несчастна, что хочет умереть. И снова тихо заплакала.

Позже суровый доктор Теотокас сделал ей укол и погладил руку.

— Это просто лёгкое успокоительное средство, вам даже не захочется спать, — уверял он её. — Хотя, по моему мнению, всё, что вам необходимо, — отдых и время, чтобы снова хорошо себя чувствовать. Серьёзное сотрясение — это не что-то такое, от чего любой может оправиться за несколько дней. Вы перенапряглись — и физически, и эмоционально, и теперь расплачиваетесь за это.

— Я знаю, — сумела произнести она, выдавливая слабую улыбку.

Слёзы утихли, и успокоительное уже подействовало, и Джессика смогла расслабиться. Действительно ли её слёзы являлись одной из форм истерии? Вероятно, так, и доктор не был дураком. Она лежала обнажённая в кровати мужа. Надо быть слепым, чтобы не понять, как они провели ночь, отсюда и осторожное предупреждение о перенапряжении.

Николас по-гречески говорил с доктором Теотокасом напряжённым и резким тоном, но доктор был очень уверен в своих ответах. Затем доктор ушёл, и Николас присел на кровать рядом с Джессикой, поместив руку с другой стороны от неё и опираясь на ладонь.

— Ты чувствуешь себя лучше? — мягко спросил он, пристально всматриваясь в неё своими тёмными глазами.

— Да. Прости, мне очень жаль, — вздохнула она.

— Ш-ш, — пробормотал он. — Именно я должен извиниться. Александр только что проклинал меня за то, что я вёл себя как последний дурак и не проявил б?льшей заботы о тебе. Я не буду рассказывать, что он сказал, но Александр знает, как выразить свою точку зрения, — закончил он, скривив рот.

— И… что теперь? — спросила она.

— Мы возвращаемся на остров, и ты должна будешь проводить всё своё время, не делая ничего более утомительного, чем прогулки по пляжу.

Николас пристально посмотрел ей в глаза и встретил её прямой взгляд.

— Мне запретили делить с тобой постель, пока ты полностью не поправишься, но мы оба знаем, что сотрясение — не единственная проблема. Ты победила, Джессика. Я не стану снова беспокоить тебя, пока ты сама не захочешь этого. Даю тебе слово.

Семь недель спустя Джессика стояла на террасе и рассеянно смотрела на сверкающую белоснежную яхту, поставленную на якорь в заливе. Подсознательно её рука нашла живот, и пальцы легко погладили по его плоской пока поверхности. Николас тщательно соблюдал своё обещание, но было уже слишком поздно. И хотя ещё оставалось время до того, как её состояние станет заметным, но она уже видела лёгкие улыбки, которыми Петра и София обменивались всякий раз, когда она была не в состоянии съесть хоть что-нибудь на завтрак, а позже с волчьим аппетитом совершала набег на кухню. Тысячей способов она выдавала себя этим женщинам — от усилившейся сонливости до способа передвижения: она училась двигаться медленно, чтобы предотвратить головокружение, которое начиналось, если она резко вставала.

Ребёнок! Она металась между невероятным блаженством от того, что действительно носит ребёнка Николаса, и глубокой депрессией, потому что отношения между ними не улучшились совсем, с тех пор как они возвратились на остров. Он по-прежнему был сдержан и невозмутим. Она знала, что это беспокоило мадам Константинос, но не могла заставить себя помириться с Николасом, и он тоже ничего не предпринимал. Он однозначно дал понять, что это она должна сделать следующий шаг, но она не хотела этого. Если и было что-нибудь, что запутывало всё ещё сильнее прежнего, так это осознание растущей в ней новой жизни. Непредсказуемое поведение, являющееся результатом беременности, отражалось на её эмоциях, делало её нерешительной, неспособной выбрать линию поведения. Вот и сейчас она только что справилась с приступом тошноты, чувствовала себя расстроенной, оттого что Николас так легко сделал её беременной, и впилась взглядом в яхту, стоящую внизу.