Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Мельникова Ирина

— Не отвлекайся, — попросил Оляля. И Даша продолжала рассказывать:

— Одним словом, за месяц Дмитрия Олеговича поставили на ноги. Предлагали ему остаться в Америке, предупреждали, что его ждет на родине, но он не послушал и вернулся, сам понимаешь, в воркутинские лагеря. Правда, перед возвращением негр, который спас Дмитрия Олеговича, свозил его на хутор к Анни. Но хутор, оказывается, сожгли эсэсовцы, а Анни увезли неизвестно куда. На пепелище Арефьев и отыскал эту турку. После он пытался навести справки о женщине, но напрасно. В худшем случае ее убили, в лучшем — просто вышла замуж. А Джимми нашелся, лет пять назад. Арефьев услышал знакомую фамилию по телевизору. Тот, оказывается, стал миллионером и конгрессменом.

Про Джимми я знаю. Тут такой переполох был, когда он к Арефьеву прошлым летом приезжал. Олеговичу тотчас шикарную квартиру в городе дали с полной экипировкой, но он в ней только гостя раз и принял, а после закатились в Сафьяновскую. Говорят, Форестер дар речи потерял от тамошних красот и сырьевой базы.

— Так Дмитрий Олегович не жил в городской квартире?

— Говорю тебе, носа ни разу не показал после встречи с Форестером.

— А что за скандал был с персональной пенсией?

— Да все наши местные «думари». Кто-то предложил Арефьеву по три тысячи рублей к пенсии доплачивать, а они не проголосовали. После Вадик Марьяш примчался, свору телевизионщиков за собой приволок, этакий шоу-балет устроили на всех уровнях. И давал три куска, уже не рублей, а «зеленых», но старик отказался. Заявил, что привык зарабатывать на хлеб собственным горбом. Однако Паша Лайнер всех обставил. Денег не стал предлагать, знал, что у него тоже не возьмет, но пока Арефьев был с ответным визитом у Форестера, пригнал бригаду рабочих, и за месяц из развалюхи картинку сделали. Достроили второй этаж, кирпичом обложили, баньку соорудили, теплицу, все удобства подвели, асфальт, освещение… Дед приехал, руками всплеснул и на Пашу матом… А тот ржет, ничего, мол, Олегович, как-нибудь переживешь. Внутренности избы они все-таки сохранили. Как-никак единственная память о родителях.

— Хулиган! — рассмеялась Даша. — Авантюрист и хулиган!

— Пашка-то? — Оляля покачал головой. — Он после мне говорит, вот, мол, Дашка все твердит, что я — обалдуй и мастер художественного свиста. А ведь никто даже не подумал, каково старику в его хибаре живется, а я подумал.

— Обалдуй и хвастун! — улыбнулась Даша. — Как он?

— Про тебя каждый раз спрашивает, только велит тебе не говорить. Жаловался, что ты обозвала его загребущим, никчемным мужичонкой!

Обозвала, только ты тоже не выдавай, что жалею об этом. Зря я на него набросилась. При всем его благополучии и кандибобере он все-таки глубоко несчастный человек. Конечно, Паша ни за что в этом не признается, но я кожей чувствую. А в тот раз он попал мне под горячую руку, вот я и выдала ему по полной программе — и мыльный пузырь, и никчемный мужичишка. Теперь самой стыдно.

— Да уж, — Оляля покачал головой. — У него в кабинете книжки твои видел, а на столе фотографию. Правда, он при мне ее на стол фейсом вниз положил. Но лучше бы этого не делал, я ведь не удержался и подсмотрел. Думаю, что за прикол, кого он прячет? Лилькин портрет с девчонками у него в шкафу стоит за спиной. А твой — на столе слева. Что бы это значило? Ближе к сердцу?

— Ты же сказал, прикол! Игра такая, он его наверняка не только от тебя «прячет». Паша, как всегда, в своем репертуаре.

— Ладно, кончай трепаться, — Оляля обнял ее за спину. — Пошли на кухню. Там у меня где-то кусок сыру завалялся. Ты займешься бутербродами, а я кофе замастрячу.

Господи! Как давно она не бывала в мастерской у Ляльки! За два года ее отсутствия почти все прежние картины исчезли. Зато появились новые. Буйство красок, абсолютно ирреальные сюжеты… Не каждому понятны эти порожденные разумом и кистью слегка сумасшедшего художника полотна — слишком фантасмагорические и скорее похожие на детские сны — такие же воздушные и прозрачные, исполненные полета и первозданной чистоты.

Даша прошлась по мастерской, покачивая удивленно головой и даже всплескивая руками перед некоторыми холстами. Одни из них оказались еще не закончены, других едва-едва коснулась кисть художника, две или три картины были уже в багете, а еще несколько стояли у стены, упакованные в картон и холстину. Эти явно приготовили к отправке, и Даша не посмела попросить Гришу распаковать их. Ей вполне хватало того восторга, который она испытывала всякий раз при виде любых работ Оляли.

На веревке, протянутой через всю мастерскую, висели на прищепках большие и малые листы ватмана — целые кипы, отчего веревка основательно провисла, и Даше всякий раз приходилось пригибаться, когда та мешала ей путешествовать по мастерской. Это были карандашные наброски, эскизы, на столе тоже валялись вороха бумаг, куски фанеры с засохшими на них разноцветными кляксами, стояли какие-то плошки и стеклянные банки с застывшей на дне олифой. Сквозь нее, как мухи в янтаре, просвечивали окурки, пробки от пива и сморщенный огузок огурца — воспоминание о прежних пристрастиях владельца мастерской. Картонные листы с писанными маслом и акварелью этюдами нашли себе место на подоконнике и под столом. Оляля обожал работать на пленэре, но его пейзажи, выполненные в традициях классической школы, все ж не шли ни в какое сравнение с теми сюрреалистическими сюжетами, которые рождались в его голове чаще, чем котята у дворовой кошки.

Даша остановилась возле одного холста, второго, третьего и в изумлении повернулась к художнику.

— Лялька, с чего тебя вдруг потянуло на НЛО? «Девушка с собакой НЛО», «Встреча НЛО с Россией», «Контакт третьей степени», «Контакт четвертой…». Сплошные внеземные контакты. Неужто заказ из космоса получил?

Да ну тебя! — Гриша почесал в затылке. — Помнишь, как древние греки говорили? Вино надо пить, а не рассказывать о его вкусе, и картины нужно смотреть, а не объяснять, что художник хотел выразить тем или иным сюжетом. Каждый по-своему чувствует и понимает. Допустим, признаюсь я тебе, что мне хотелось сказать вот этой холстиной, — кивнул он на «Россию…». — Стоит наша Родина-матушка в образе прекрасной, но очень печальной женщины в глубокой задумчивости на распутье. Уже сотни лет трясут ее, как грушу, то войны, то дворцовые перевороты, то революции. И посланцы внеземной цивилизации, эти маленькие лиловые человечки, возможно, помогут большой женщине — России выйти из заколдованного круга…

— Глупости, опять надежда на чужого дядю! — рассердилась Даша. — У тебя, Оляля, чисто русское восприятие действительности.