Казино "Палм-Бич" - Рей Пьер

Лицо Мюррея стало опасно подергиваться.

– В Токио сейчас двадцать три часа двадцать две минуты.

Неужели?- смущенно пробормотал Самуэль.- Вы уверены в этом?

– Баннистер, вы ужасно меня разочаровываете. Какая у вас зарплата?

– Около двух тысяч двухсот долларов.

– Солидно!

– У меня двадцать один год стажа.

– Это много.

Самуэль напрягся. Сейчас последует смертельный приговор.

– Мюррей, я вас предупреждаю: то, что вы задумали сделать со мной, будет вам дорого стоить. К чему вы можете придраться? Я обращусь к адвокатам! Трюк, который вы проделали с Аленом Пайпом, со мной не пройдет! В чем вы можете меня упрекнуть? Выкладывайте, Мюррей, я вас слушаю.

– Убирайтесь!- неожиданно резко бросил Мюррей.- Ваше агрессивное поведение заслуживает наказания!

Самуэлю вдруг захотелось обнять его: угроза наказания автоматически исключала увольнение.

– Послушайте, Мюррей…

– Уходите!

– У меня плохо начался день с женой…

В необъяснимом порыве захлестнувших его чувств он схватил руку своего мучителя и горячо пожал ее. Мюррей побагровел от злости и попытался освободиться, но Баннистер был крепким парнем.

В коридоре он не сдержался и несколько раз подпрыгнул козликом. На этот раз пронесло…

***

Не в силах сдвинуться с места, Ален с благоговейным ужасом взирал на величественные стены отделения банка «Бурже» на 8-й авеню. Он размышлял над тем, как провести очередной эксперимент, и от этих мыслей сердце уходило у него в пятки. А надо было всего лишь войти – таких отделений банка в Нью-Йорке было двенадцать – заполнить чек на тысячу долларов на свое имя, получить деньги и как ни в чем не бывало выйти на улицу. Первый раз ему повезло. Но вот сейчас ошибка вскроется, его арестуют и посадят за решетку. Ощущение страха достигло пика, когда он вошел в центральный холл.

Стиснув зубы, обливаясь потом, он с трудом дошел до окошечка кассы. Передавая чек кассиру, Ален подумал, что вот-вот упадет без сознания. Кассир взял чек и наметанным взглядом проверил его по какому-то лежащему перед ним списку.

– Какими купюрами желаете получить, мистер Пайп?

– Сотнями,- промямлил Ален.

– Восемь, девять, десять… Пожалуйста.

Кассир протянул новые хрустящие деньги, и Ален, едва уняв дрожь в руках, взял их.

Не успел он сделать и двух шагов, как за его спиной раздался голос:

– Мистер Пайп!

Собрав в кулак остаток сил, Ален медленно обернулся, но скрыть побледневшее лицо не мог.

– Слушаю.

– Если вы позволите, мистер Пайп…

Кассир протянул ему в окошко какой-то буклет.

– Здесь все написано. Прибыль составляет шесть и двадцать пять сотых процента после вычета всех налогов. Прекрасная возможность вложения капитала. Подумайте над этим!

Кивком головы Ален поблагодарил его и направился к выходу. Теперь он знал, что смерть – это не что иное, как то ощущение, которое он только что пережил.

***

Марину разбудили солнечные лучи, к полудню добравшиеся до раскрытого окна мастерской. Она приоткрыла глаза и тут же закрыла их, натянув на голову простыню. Гарри, ты здесь?

– Да.

– Что ты делаешь?

– Горбачусь.

– Который час?

– Поздно.

– Молоко осталось?

– Не знаю.

– Ты можешь посмотреть?

– Нет.

– Гарри?

– Да?

– Ты плохой, Гарри!

– Да.

– Принеси молока.

– Нет.

Марина зевнула, потянулась, резко отбросила в сторону простыню и села на кровати, протирая кулачками глаза. Сидя на корточках в глубине комнаты, Гарри размешивал деревянной палочкой в тарелке какую-то цветную микстуру. Марина встала и направилась в ванную, захватив по пути соломенную шляпку, которую тут же водрузила себе на голову. Повертевшись три минуты под теплыми струями душа, она затем долго чистила зубы. Закончив, бросила влажную щетку в сумку, а не поставила, как обычно, в стакан. Вытершись досуха, молча прошла через мастерскую, оделась и небрежно засунула в сумку перчатки и шляпку.

Краем глаза Гарри внимательно наблюдал за ней.

– Уходишь?

– Да.

Она взяла со стола половину яблока и впилась в нее зубами.

– Я возвращаюсь к Алену,- сказала она, не переставая жевать.

Гарри неопределенно хмыкнул. Когда она направилась к двери, он даже не обернулся.

***

Гриль-бар был переполнен, а метрдотель – любезен, но непреклонен.

– Меня ждет друг,- нервничал Баннистер.- Вон он… Я его вижу!