Полуночное танго - Калинина Наталья Дмитриевна

— Смотри, Егоровна, как бы тебя удар с непривычки не хватил, — предупредила баба Галя. — Оно сейчас обманчиво — будто и не сильно жарко, а до самого сердца достает. Дай-ка я тебе Петькину шляпу принесу.

— Не бойся, Семеновна. У меня кожа сухая да толстая — не больно ее прогреешь. Оле казалось, будто в ее последнее время перенасыщенной событиями жизни наступила пауза. Она потом решит, остаться ей здесь или уехать в Москву — ей порой так хочется побродить арбатскими переулками, где когда-то они гуляли с Ильей. Еще ей предстоит решить, нужен ли ей Илья на самом деле или же это всего лишь воспоминания о первом чувстве… Ну а сейчас она будет слушать пчелиный гул, густой и вязкий, как сам мед, наслаждаться казачьей песней, которую затянули в соседнем дворе, и наблюдать, как на голубом, еще совсем светлом майском небе медленно проявляется серп молодого месяца.

Егоровна задремала, склонив набок голову. Баба Галя все-таки нахлобучила на нее старую соломенную шляпу с выцветшей ленточкой.

— Я, наверное, тоже сосну, — сказала она, накрывая кулич большой кастрюлей, чтоб не заветрил. — Ежели ты, Ольга, куда соберешься, прикрой сверху клеенкой, чтобы куры не нашкодили. Может, еще кто заглянет.

…Оле показалось, будто ее окликнули от забора. Она подошла к калитке. Никого. Лишь шарахнулся в кусты крыжовника черный Ибрагим, подстерегающий самых бесстрашных скворцов.

Оля откинула крючок и выглянула в проулок, куда выходили дворы. Возле соседского забора стоял Петр с авоськой в руке, из которой торчало горлышко бутылки и концы длинных, как палки, парниковых огурцов.

— Поди-ка сюда, — позвал он Олю, переминаясь с ноги на ногу. — Ну, и чего у вас нового? Замуж еще не выскочила?

Он переложил авоську в левую руку.

Оля покачала головой и протянула Петру руку. Он суетливо пожал ее и, обернувшись несколько раз на светлое женское платье, маячившее неподалеку, побрел к калитке.

— Хм, а это что за чучело под старым лопухом? — с добродушной ухмылкой спросил Петр, указывая пальцем на дремавшую Егоровну. — Видать, от души разговелась бабка. Гляди-ка, а у вас чисто во дворе. Ну и ну!

Петр поставил бутылку на стол, авоську с огурцами повесил на сухой сучок груши.

— А мать где? — как показалось Оле, с опаской спросил он.

— Прилегла вздремнуть. Позвать?

— Нет, нет, не зови! — Петр замахал обеими руками. — Мы сперва сами спрыснем нашу встречу. Вон и тетка идет. Иди сюда, не бойся — мы не кусаемся.

Алевтина осторожно прикрыла за собой калитку и засеменила по тропинке на своих высоких каблуках.

Петр подмигнул Оле.

— Видишь, какая она у меня гладкая. Ну садись, садись, тетка, сейчас мы пригубим по случаю праздника.

Он откупорил бутылку и плеснул в стаканы.

— А и ты, бабка, хочешь? — Петр подвинул стакан к шевельнувшейся во сне Егоровне. — Пей, пей, сегодня Бог все грехи прощает.

Алевтина присела на краешек скамейки, то и дело поглядывая в сторону дома. У нее было широкое скуластое лицо и добрые серые глаза, так не гармонирующие с черными накрашенными бровями.

— А вы, я гляжу, весело время проводите, — отметил Петр, окидывая взглядом заставленный тарелками стол. — Одна от такого веселья даже носом заклевала.

Он зашелся громким смехом и еще налил в свой стакан водки.

Оля хотела принести из дома закуски, но Петр схватил ее за руку и силой усадил на место.

— Не спеши. У нас тут на дереве своя закуска растет.

Обернувшись, он вытащил из авоськи огурец, ткнул конец в солонку и протянул Алевтине.

— Ешь, тетка. Гибрид груши с огурцом, а пахнет кабаком. Ха-ха! — Он вдруг резко оборвал свой смех. — А вон и мать. А где Ибрагим? Ибрагим! Ибраги-им!

Он стал озираться по сторонам, притворившись, будто ищет кота.

Баба Галя, замерев на мгновение на крыльце с приложенной ко лбу козырьком ладонью, вдруг по-молодому резво сбежала по ступенькам.

— Батюшки, да у нас полон двор гостей! Сейчас я табуретки из летницы прихвачу.

Она свернула с тропинки к летней кухне.

Петр торопливо глотнул из стакана, поставил его на стол, потом отпихнул от себя.

— Ишь ты, из какой посуды водку хлещут, как пьяницы под магазином, — сказала подоспевшая с двумя табуретками баба Галя. — Сейчас хрустальные фужеры принесу.