Сладкий папочка - Клейпас Лиза

– О, мисс Марва, – радостно воскликнула я, обвивая руками ее крепкую фигуру, – вы лучше всех! Огромное вам спасибо. Тысяча благодарностей.

– Пустяки, – отозвалась она. – Не могу же я взять в церковь девочку в штанах.

Неся платье домой, я по наивности думала, что мама обрадуется подарку. Но она вместо этого завелась и разразилась целой тирадой по поводу благотворительности и сующих свой нос куда не следует соседей. Она буквально тряслась от злости и вопила, пока я не разрыдалась, а Флип не вышел из прицепа за пивом. Я протестовала, говоря, что это подарок, что у меня нет ни одного платья и что я ни за что на свете, хоть режь меня, с ним не расстанусь. Но мама вырвала у меня подарок из рук, запихнула его в пластиковый пакет из бакалеи и, возмущенная до глубины души, вышла из дома и решительно направилась к трейлеру мисс Марвы.

Я плакала в три ручья, до изнеможения, решив, что мне теперь запретят ходить к мисс Марве. Ну почему, думала я, почему у меня самая эгоистичная на свете мама, для нее гордость важнее душевного благополучия собственной дочери. Ведь каждый знает: девочкам появляться в храме в брюках нельзя, а стало быть, я из-за этого навсегда останусь нехристем, буду жить без Бога и – что самое скверное – без самого лучшего в городе потлака.

Однако с мамой за то время, что она отсутствовала, что-то произошло. Когда она вернулась, ее лицо обрело умиротворенное выражение, а голос стал спокойным. С красными, будто от слез, глазами, она держала в руках мое новое платье.

– Вот, Либерти, – смущенно сказала она, всучив мне хрустящий пакет. – Можешь взять платье. Иди сунь его в стиральную машину да добавь ложку питьевой соды, чтобы отбить запах сигаретного дыма.

– Ты... ты разговаривала с мисс Марвой? – робко спросила я.

– Да, разговаривала. Она славная женщина, Либерти. – Ее губы чуть тронула грустная улыбка. – Чудаковатая, но славная.

– Значит, мне можно ходить с ней в церковь?

Мама подобрала свои длинные белокурые волосы сзади на шее и перехватила их резинкой. Затем, повернувшись, прислонилась к углу спиной и задумчиво посмотрела на меня.

– Ничего дурного от этого, конечно, не будет.

– Да, мэм, – согласилась я.

Мама развела в стороны руки, и я тут же, повинуясь ее безмолвному призыву, поспешила крепко прильнуть к ней всем телом. Нет на свете ничего лучше маминых объятий. Я чувствовала, как ее губы прижались к моей макушке и как нежно задвигалась ее щека, расплываясь в улыбке.

– У тебя папины волосы, – тихо сказала мама, поглаживая мои чернильные спутанные космы.

– Жаль, что не твои, – отозвалась я приглушенным голосом, который тонул в хрупком мягком теле мамы. Я с упоением вдыхала исходящий от нее восхитительный аромат чая, кожи и какой-то душистой пудры.

– Не говори так, у тебя прекрасные волосы, Либерти.

Я стояла тихо, прижимаясь к ней, желая, чтобы так было всегда. Мамина грудь под моим ухом вздымалась и опускалась, а голос отдавался низким приятным гудением.

– Малыш, я знаю, ты не поняла, почему я так взвилась из-за этого платья. Просто... не нужно, чтобы люди думали, будто ты нуждаешься в чем-то, чего я не могу тебе дать.

Меня так и подмывало сказать: «Но ведь я действительно в нем нуждаюсь». Но я только сжала губы и, не говоря ни слова, кивнула.

– Я решила, что Марва дала тебе его из жалости, – продолжила мама. – Но теперь я знаю, что это дружеский подарок.

– Не понимаю, что в этом такого, – буркнула я.

Мама немного отстранила меня и не мигая пристально посмотрела мне в глаза.

– Где жалость, там презрение. Запомни это хорошенько, Либерти. Нельзя ни от кого принимать подачки и помощь, потому что это дает людям право смотреть на тебя свысока.

– А если помощь действительно нужна?

Мама, ни минуты не раздумывая, уверенно покачала головой:

– В какой бы передряге ты ни оказалась, выпутываться из нее ты всегда должна сама. Нужно просто побольше работать и думать головой. У тебя такая хорошая голова... – Она замолчала и теплыми ладонями сжала мое лицо, сплющив щеки – Я хочу, чтобы ты, когда станешь взрослой, всегда рассчитывала только на себя. Из женщин это мало кому доступно, и поэтому они вечно от всех зависят.

– А ты полагаешься только на себя?

На мамином лице проступила краска смущения, и она, выпустив мое лицо из рук, ответила не сразу.

– Пытаюсь, – почти шепотом сказала она с горькой усмешкой, от которой у меня начало покалывать руки.