Спящая красавица - Майкл Джудит

– Ты можешь есть вилкой или подбирать все хлебом, он хоть и промокнет, но вполне удовлетворительный.

Анна положила еду на хлеб, и когда он промок, пошире открыла рот и откусила немного.

– О, чудесно, – сказала она. – Какой замечательный обед.

Несколько минут они спокойно ели, глядя на голубовато-зеленое озеро. Они наблюдали, как форель выпрыгивала из воды и за доли секунды хватала насекомых, прежде чем снова скользнуть в воду и продолжать плавать близко к поверхности, пока не выследит новую добычу и не прыгнет вверх. Мелкие волны от их прыжков величественно расходились широкими кругами к берегу, мирно плескаясь о скалу, на которой сидели Джош и Анна. Появились облака, большие громоздящиеся массы чистых белых волн на лазурном небе. Что-то шевельну лось в душе Анны, она почувствовала тоску, которой не позволяла проникать в свой мир, насколько помнила. Ей захотелось больше чем то, что было перед ней. Больше красоты и безмятежности, больше этой странной удовлетворенности, не похожей на чувство триумфа от по беды на судебном процессе, это было ее собственное редкое удовлетворение, скорее чувство узнавания того что ждет впереди. Ей в голову пришло, что каким-то образом она потеряла контакт с маленькими, спокойными чудесами мира; все в ее жизни было угловатым, раздавленным, сплющенным работой, блестяще успешной, поглощающей и безустанной. В гуще всего этого небольшие удовольствия жизни были раздавлены.

«Но, вероятно, так и должно быть, – подумала она. – Такой жизнью я живу, я не могу изменить ее в одночасье». Об этом следовало подумать. Сейчас важнее было поговорить с Джошем. Что-то ее беспокоило, что-то она сказала раньше. Она подумала и вспомнила.

– Если ты никогда не проигрывал, – сказала она, – как же у тебя могут быть воспоминания, от которых хочется плакать?

Он усмехнулся.

– Хороший вопрос, но я говорил не об этом. Я сказал, что никогда никому не проигрывал. Я был побежден судьбой, или Богом, или, как сказали бы древние египтяне, Богами, или самим собой, но меня никогда не побеждал другой человек. – Он налил еще вина в их стаканы. – Я много об этом думал, это кажется невероятным, но я так не считаю. Я не дрался на кулаках, когда был ребенком, и не занимался индивидуальными видами спорта, я играл в бейсбол и футбол, мы выигрывали и проигрывали как команда. Думаю, это же можно сказать о большинстве подрастающих детей. Я потрясающе умел играть в шарики, но проигрывая, знал, что промахнулся. Проиграл самому себе, другими словами. Мне кажется, это верно и в отношении других людей тоже; мы не используем полностью наш потенциал. И когда погибли мои родители, я обвинял Бога, всех египетских богов, и греческих, и римских, а потом – судьбу. Не было человека, которого я мог бы обвинить. Я думаю, сравнительно редко нам бросает вызов другой человек, обычно, это оправдание, к которому мы прибегаем, умалчивая тот факт, что мы оказались недостаточно хороши или сильны, чтобы победить: то есть мы проиграли сами себе.

Анна сидела очень тихо.

–Это невероятно самонадеянно.

– Правда? Мне говорили, что я слишком строго отношусь к самому себе. Почему ты говоришь, что это самонадеянно?

– Тебя может победить только Бог. Или потребуется целая армия богов: египетских, греческих, римских. Но никакой смертный это сделать не может, только если ты промахнешься, какое-нибудь слабое человеческое существо получает шанс напрячься и сделать что-то лучше тебя.

Джош с любопытством посмотрел на нее.

– В твоих устах это звучит как что-то плохое. Я бы не судил так строго. Ну а если я так поступил? Что в этом плохого? Ты не думаешь, что в нас есть нечто, что могло бы помочь нам побеждать гораздо чаще, если бы мы нашли это. Ведь, возможно, большинство из нас позволяют себя побеждать, потому что слишком хлопотно отбиваться?

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – яростно сказала Анна. – Ты не знаешь, какой вред могут нанести люди, какое разрушение...

– Ты права, – быстро сказал он. – Я зашел слишком далеко. Боюсь, я часто себе это позволяю; беру великолепную идею и дурачусь с нею, пока она не растягивается, как искра, до чего-нибудь абсурдного, до очень тонкого предела.

Он продолжал говорить, чтобы дать ей время успокоиться. Он задумался, не были ли ее сегодняшние слезы связаны с кем-то, одержавшим над ней верх в прошлом.

– Я вступаю в борьбу каждый раз, когда пишу статью. У меня много времени, чтобы поиграть с идеями, пока не добираюсь до крайней точки, приходя к самым безумным выводам. Обычно, я прихожу в себя прежде чем меня занесет слишком далеко. И в довершение всего я забыл десерт.