Шопоголик и брачные узы - Кинселла Софи

— Здорово, — снова выдавливаю я.

Ни за какие миллионы не подпущу Дженис к своей физиономии.

— А пирог вы ведь поручите Венди, да? — спрашивает Дженис, когда мама ставит перед ней чашку кофе.

— Без вопросов, — отзывается мама. — Венди Принс с Мэйбери-авеню, — поясняет она мне. — Помнишь, она испекла пирог по случаю ухода твоего отца на пенсию — там сверху была еще газонокосилка из крема. Она настоящая чародейка!

Пирог я помню. Зловеще-зеленая глазурь и газонокосилка из маргарина.

— Знаешь, тут есть изумительные свадебные пироги, — заикаюсь я, робко протягивая номер «Невесты». — Из специального магазина в Лондоне. Может, стоит туда зайти, посмотреть…

— Нет, золотце, мы должны попросить Венди! — Мама шокирована. — Иначе она просто разорится! Ты в курсе, что ее мужа хватил удар? Только эти сахарные розочки и поддерживают ее на плаву.

— Да, верно… — Я виновато закрываю журнал. — Я не знала. Ну… 'тогда ладно. Уверена, получится очень мило.

— А какой пирог был на свадьбе Тома и Люси! — вздыхает Дженис. — Надо будет сделать такой же на первые крестины. Знаете, что Том и Люси сейчас у нас? Наверняка они наведаются, чтобы вас поздравить. Даже не верится — уже полтора года, как они женаты!

— В самом деле? — Мама отпивает глоток кофе и сдержанно улыбается.

Свадьбу Тома и Люси в нашем семействе как-то не принято вспоминать. Мы очень любим Дженис и Мартина, потому и помалкиваем, но, если начистоту, от Люси никто не в восторге.

— Нет никаких признаков, что они… — мама делает неопределенный жест, — собираются обзавестись?..

— Пока нет. — Улыбка Дженис на мгновение меркнет. — Мы с Мартином думаем, что они прежде хотят друг с другом натешиться. До того счастливая пара! И конечно, у Люси карьера…

— Понимаю, — рассудительно произносит мама. — Хотя ждать слишком долго — это не дело…

— Знаю, — соглашается Дженис, и обе косятся на меня.

Они что, издеваются? Я только день как помолвлена! Дайте дух перевести!

Я удираю в сад и прогуливаюсь там, потягивая кофе. Снег начинает подтаивать, на газоне и на розовых кустах уже кое-где проглядывает зелень. Шагая по усыпанной гравием дорожке, я ловлю себя на мысли, что это прекрасно: вновь оказаться в английском саду, пусть даже и в холодину. На Манхэттене таких садов не найти. Конечно, там есть Центральный парк, и причудливый маленький сквер, усаженный цветами, имеется. Но настоящих английских садов с газонами, деревьями и клумбами — нет.

Я дохожу до увитой розами беседки и оглядываюсь на дом, прикидывая, как будет смотреться шатер на лужайке, — и до меня долетает шум перепалки в соседнем саду. Решив было, что это Мартин, я уже собираюсь высунуться из-за ограды и сказать «Привет», как по заснеженному саду разносится четкий женский голос:

— Да она ледышка!

Черт! Люси. И похоже, в бешенстве. Ей в ответ невнятное бормотание — Том, больше некому.

— А ты такой специалист хренов, да? Снова бубнеж.

— Ладно, отвянь.

Я потихоньку пробираюсь к изгороди. Если б только услышать весь разговор целиком…

— Ну конечно, если бы мы жили полной жизнью, если б ты хоть раз в сто лет что-нибудь устраивал, может, мы и не буксовали бы на одном месте, мать твою!

Ого — не иначе как Люси специально подстрекает его.

И вот уже Том повышает голос, защищаясь:

— Мы выезжали… Ты только и знаешь, что жаловаться… Сама бы хоть раз постаралась…

Крак!

Дерьмо. Вот дерьмо! На ветку наступила.

Первый мой порыв — дать деру. Но уже поздно — две головы возникают над оградой: густо-розовое, расстроенное лицо Тома и напряженная от злости физиономия Люси.

— О, привет! — восклицаю я как можно беззаботнее и тоже повисаю над изгородью. — Как у вас дела? А я тут… прогуливаюсь… И вот, обронила… платок…

— Платок? — Люси подозрительно оглядывает землю. — Что-то я не вижу никакого платка.

— Ну… да… гм. Так как… супружеская жизнь?

— Чудно, — цедит Люси. — Кстати, мои поздравления.

— Спасибо.

Во время неловкой паузы я окидываю взглядом наряд Люси: черный верх (воротник поло, скорее всего, «Маркс и Спенсер»), брюки (похоже, «Эрл Джине» — надо признать, круто) и сапоги (высокие, отороченные кружевами, явно «Расселл и Бромли»).

Это моя привычка — разглядывать на людях шмотки и мысленно расписывать, что и откуда, как на страничках моды в журналах. Я-то думала, что единственная этим занимаюсь. Но потом переехала в Нью-Йорк — а там, оказывается, все так поступают. Национальный вид спорта, честное слово. Когда встречаешь кого-нибудь в первый раз, будь то богатая дама из общества или швейцар, тебя с ног до головы окидывают быстрым — в три секунды — оценивающим взглядом. Ты видишь, как с точностью до доллара подсчитывают стоимость твоей одежды, прежде чем тебе скажут «здравствуйте». Я называю эту процедуру «обзор по-манхэттенски».

— Как тебе Нью-Йорк?

— Грандиозно! Здорово, правда… И работу свою я люблю… Жить там — это что-то потрясающее!

— А я вот так в Нью-Йорке и не побывал, — с завистью произносит Том. — Хотелось махнуть туда на медовый месяц.

— Том, не начинай опять, ладно? — рычит Люси.

— Может, как-нибудь нанесу вам визит, — говорит Том. — Скажем, на выходные.

— Давай! Приезжайте вдвоем… — И я смолкаю в замешательстве, когда Люси закатывает глаза и широким шагом удаляется в дом. — Словом, приято было тебя повидать, и я рада, что супружеская жизнь у тебя… Короче, жизнь у тебя супружеская…

Я тороплюсь на кухню, умирая от желания рассказать маме об услышанном, — но там никого нет.

— Эй, мам! — зову я. — Я только что видела Тома и Люси!

Мама спускается по чердачной лестнице, держа в охапке что-то большое и белое.

— Что это? — спрашиваю я, подхватывая узел.

— Сейчас покажу, — выдыхает мама. — Просто… — Ее руки дрожат, когда она расстегивает молнию на пластиковом чехле. — Просто… смотри!

— Это же твое свадебное платье! — в изумлении восклицаю я, увидев пену кружев. — Я и не знала, что ты его сохранила!

— Конечно же, я его сохранила! — Мама отбрасывает обрывки оберточной бумаги. — Ему тридцать лет, но оно как новенькое. Бекки, это только идея…

— Какая идея? — спрашиваю я, помогая расправить шлейф.

— Оно может тебе и не подойти…

Я медленно поднимаю на нее глаза. Черт… Она серьезно.

— Боюсь, что действительно не подойдет, — говорю я осторожно. — Ты наверняка была постройнее меня. И… пониже.

— Но мы же одного роста, — озадачивается мама. — Ну давай, Бекки, примерь!

Пять минут спустя в зеркале в маминой спальне я созерцаю колбасу в оборках: тесный кружевной верх с гофрированными рукавами, на бедрах финтифлюшек еще больше… а потом они переходят в многоярусный шлейф.