Счастье напоказ - Берристер Инга

Тяжело вздохнув, Имоджен взглянула на телефон. Хватит раздумывать, пора решиться и покончить с этим.

Но только не здесь. Только не сидя на кровати в своей спальне, в то время как…

Имоджен быстро отвела взгляд от красиво го, девственно белого покрывала, затканного цветочными букетиками. Ей было четырнадцать, когда она выбирала его вместе с мамой, а теперь уже почти двадцать три. Двадцать три, но она наивна и застенчива, как девочка. Так, по крайней мере, ей говорили, и Имоджен не надо было напоминать, кто именно. Выйдя из спальни, она направилась вниз по лестнице. Надо воспользоваться телефонным аппаратом, установленным в комнате, служившей кабинетом отцу и деду. Произнести эти слова именно там казалось ей более соответствующим моменту.

Подняв трубку, Имоджен трясущейся рукой набрала номер, напряженно вслушиваясь в раз давшиеся на другом конце провода гудки.

— Дагласа Уоррена, пожалуйста, — сказала она ответившей ей секретарше. — Говорит Имоджен Энсли.

Ожидая соединения, Имоджен невольно закусила губу — детская привычка, казавшаяся ей давно преодоленной.

— Так делают только дети, — заметил Даг, когда ей было восемнадцать. — Женщины же…

Он замолчал, и его иронический взгляд не вольно заставил Имоджен спросить:

— А что же делают женщины?

— Неужели не знаешь? — насмешливо протянул он. — Женщинам же, моя дорогая, невинная Имоджен, подобные отметины… — Даг медленно провел пальцем по ее нижней губе, остановившись на вмятинках от двух маленьких зубов, и вызванное этим прикосновением ощущение заставило девушку невольно вздрогнуть, — оставляют любовники… очень пылкие любовники.

И конечно же рассмеялся, увидев, что она вспыхнула. В этом был весь Даг. В те времена он вел себя как бандит с большой дороги, не обращающий внимания ни на кого и подчиняющийся, по словам деда, только своим законам и правилам. Однако, как подозревала Имоджен, дед, хотя никогда и не признавался в этом, испытывал к Дагласу Уоррену некоторую слабость…

— Имоджен, в чем дело? Что-то случилось?

Резко отдавшийся в ухе голос заставил девушку изо всех сил сжать трубку — невольная и привычная реакция. Хотя, повзрослев, Имоджен научилась игнорировать издевательские, полные подтекста замечания, которыми Даг по-прежнему время от времени любил мучить ее.

Правда, с другими женщинами он вел себя иначе, с ними он был сплошное очарование и теплота. Видимо, Даг просто не воспринимал ее как женщину, а только…

— Имоджен, ты меня слышишь?

Раздражение в его голосе вернуло Имоджен к реальности.

— Да, я тебя слышу. Даг… Даг, мне нужно кое о чем спросить тебя. Я…

— Я не могу сейчас разговаривать, Имоджен. Жду важного звонка. Послушай, давай я заеду вечером и мы обсудим все, что тебе нужно.

— Нет… — запаниковала Имоджен. Подобные признания лучше делать на безопасном расстоянии. Одна мысль о том, чтобы попросить его жениться на ней, предложить себя, глядя ему в глаза… — Нет!

Но Даг уже повесил трубку.

Имоджен печально огляделась вокруг. Этот дом в Пасадине построил дед, когда начал пре успевать в ресторанном бизнесе. В нем родился ее отец, и здесь же появилась на свет Имоджен. Она не мыслила себя без знакомых интерьеров без вида из окон на заснеженные вершины Сан-Габриеля или океанский простор, без шума прибоя. Дом был не слишком шикарен и даже не; слишком велик. Но, по мнению Имоджен, чересчур обширен для одного человека или даже одной семьи, особенно когда, как ей было известно по работе в приюте, слишком много людей отчаянно нуждались в крыше над головой;

— И что бы ты сделала, если бы тебе представилась возможность распорядиться домом? — с издевкой спросил Даг, когда она недавно коснулась этого вопроса. — Отдала бы бездомным? Чтобы увидеть, как они сдерут со стен панели, чтобы пустить их на топливо?

— Это нечестно, — сердито буркнула она. — Ты передергиваешь…

Но даже Джон Харпер. заведовавший приютом и мастерскими при нем, не раз говорил, что у Имоджен недостаточно жизненного опыта, что она слишком мягкосердна, идеалистич на и ее вера в других людей превосходит всяческое разумение.

Имоджен казалось, что Джон презирает ее, — поначалу так оно и было. Он откровенно высмеивал ее манеры и произношение, осуждал за относительное богатство, а еще больше за то, как оно было нажито, и сравнивал ее образ жизни с образом жизни обитателей приюта.