Боковая ветвь - Степановская Ирина

«Бедный Женя! — подумала она в этот раз. — Ему так хотелось поехать, а я его не взяла! Наверное, напрасно! Но я же заботилась не только о своей репутации, мне не хотелось, чтобы и об этом мальчике шли в лаборатории досужие разговоры, которые потом могли бы ему повредить…»

Усевшись поудобнее, Наташа включила двигатель и немного вытянула подсос — автомобиль стоял в прохладном месте без движения два дня. На конференцию она ездила на метро. Ей так нравилось больше, да и выходило быстрее. Теперь двигатель довольно заурчал, готовый мчать свою хозяйку на край земли. Она привычным движением потянула ремень безопасности, защелкнула его в крепеж, проверила, на месте ли сумка с документами, кошельком, записной книжкой, и тронулась с места. У поворота на Ушаковский мост под красным глазом светофора она уже дрожала от нетерпения, от возбуждения ездой в такой прекрасный, светлый вечер, от свежего ветра, врывавшегося в окно ее машины. И как только ей удалось освободиться от запрещающего сигнала, она рванулась в дикой стае ревущих машин через Каменный остров к центру, держа скорость вместе со всеми под сто километров. Светлой стрелой несся под ее колесами Каменноостровский проспект. Пролетел за правым окном, мелькнул и исчез мрачный кронверк Петропавловской крепости, и мимо его толстых стен, не задерживаясь нигде, Наташа вынеслась на ажурную дугу Троицкого моста. Тут она не смогла удержаться и взглянула направо. Здание Биржи на стрелке Васильевского острова, вдалеке, в дымчатом мареве воздуха и воды, было представительно и великолепно именно так, как она помнила. Стрелка да Каменный остров были любимыми местами ее отца. Стрелку Наташа помнила с раннего детства, а вот на самом Каменном острове ей пришлось пожить всего три или четыре года назад.

Тогда по приглашению влиятельных знакомых она провела здесь на одной из бывших партийных дач незабываемую неделю. Дальнейшая дружба с этими знакомыми не состоялась — приглашение было сделано в знак благодарности за консультацию, а Наташа всегда тяготилась такими отношениями. Потом же она узнала, что они всей семьей уехали жить за границу. Но та неделя на живописном архипелаге островов, возлежащих среди плавного течения вод и соединенных между собой нежными дугами мостов, переплелась в ее памяти с детскими прогулками по острову с отцом, и Наташа даже не могла уже точно вспомнить, что именно запечатлелось сильнее в ее памяти.

Та консультация тоже совпала с ее приездом в Питер на конференцию. Тут же, как всегда это у нас делается, через знакомых ее попросили о помощи. У ребенка было тяжелое заболевание крови. Особенно занята она в тот приезд не была и поэтому согласилась поехать. За ней прислали обкомовского образца черную «Волгу».

— Куда мы едем? — спросила она у шофера.

— На Каменный остров.

Услужливая память вытащила из неведомых глубин образ маленького императора с курносым лицом, для которого строила Каменноостровский дворец всевластная, царственная мать, чтобы удалить до времени нелюбимого и неласкового сына. И одновременно всплыл в сознании высокий моложавый военный моряк — ее отец, что нежно вел ее за руку по всем этим сказочным мостикам и мосточкам и покупал ей в тот приезд все, что она хотела. И мороженое крем-брюле с желтоватой розочкой крема поверх вафельного стаканчика, и плюшевого мишку, которого она внезапно увидела в окошке затрапезного киоска, , хотя таких мишек было у нее штук двадцать всех мастей и размеров, и немецких пупсов из валютного магазина, и самое главное — прелестные платья для нее и для мамы, каких не было тогда ни у кого из ее подруг. А потом, очень быстро после этой поездки, вещи из валютного магазина кончились, мама перестала мотаться на короткие встречи с отцом то во Владивосток, то в Архангельск. Закончились и разговоры об их возможном переезде в северный порт Северодвинск. А потом мама объяснила Наташе страшные для отца слова, звучащие приговором: «Комиссован по состоянию здоровья». Отныне они навсегда осели в городе на Волге, откуда все были родом — и она, и отец, и мама. А отцовский китель навсегда без движения повис в шкафу, окутанный серой марлей. Так висит он там и до сих пор.

С детства она любила трогать его черное сукно, проводить пальчиком по золотым шевронам, ощущать его запах. Ей всегда казалось, что китель пах морем, хотя скорее всего он пах нафталином. Маленькой она любила представлять себе, как вырастет и пойдет цветущей весной в красивом пышном платье под руку с отцом по широкой улице, и все встречные женщины будут заглядываться на его красивую форму и сухощавое обветренное лицо морского волка и завидовать ей.