Вернуть любовь - Робертс Нора

— Брэнд сказал, что вы собираетесь вложить в музыку к фильму всю душу. — сказала Лорен низким, красивым голосом.

— Да, конечно, — Рейвен бросила краткий взгляд на Брэнда. — Однако он считает мою лирику слишком сентиментальной, а я часто его обвиняю в цинизме.

— Прекрасно! — засмеялась Лорен. — Тогда у нас будет разноплановая музыка. Стив дал мне слово, что я получу столько блестящий номеров, сколько захочу.

Рейвен удивленно подняла брови. Она была не вполне в этом уверена.

— Мы сообщим вам о наших успехах.

— По почте или по телефону? — лукаво улыбнулась Лорен, посмотрев на Рейвен. — Ведь вы утомитесь после гастролей и сразу не сможете писать.

— Мой творческий темперамент не иссяк, — отшутилась Рейвен, ощутив на себе цепкий взгляд Лорен. — Я хочу как можно лучше сделать эту работу.

Рейвен посмотрела вслед уходящей актрисе.

— И эта женщина тоже знает, чего хочет, — пробормотала она.

— Она желает получить «Оскара», — усмехнулся Брэндон.

— Но, как ты помнишь, ее трижды выдвигали на «Оскара» и трижды обходили. Она решила, что снова такого не произойдет.

— А ты отказалась бы отхватить такую премию?

— Вот забавно, я и забыла, что мы тоже можем. Звучит заманчиво. Но лучше не делить заранее шкуру неубитого медведя.

— Как прошла репетиция?

— Хорошо. Очень хорошо. Оркестр слаженный. Ты скоро уедешь?

— Да. Ты возвратишься одна с приема? Рейвен смутилась, поняв, что он имел в виду.

— Сюда ехала одна. Я опоздала, совершенно вдруг забыла о приеме, но Джули оставила мне записку. Она не представила тебе Лоренцо?

— Нет, здесь мы не встретились с ней.

Рейвен тут же принялась искать глазами Джули, но Брэндон взял ее за подбородок и повернул к себе.

— Позволь мне отвезти тебя домой?

— У меня своя машина, Брэнд.

— Это не ответ.

Ею овладела нерешительность, ей так трудно было бороться с ним.

— Но это не лучшая идея.

— Почему нет? — Ей послышалась насмешка в его тоне, пока он не улыбнулся и не поцеловал ее. Что значил его вопрос — поддразнивание, извинение или вызов? — Впрочем, может, ты права. Я увижу тебя через несколько недель. — Он дружески потрепал ее по плечу, повернулся и ушел.

Глава 6

Театр был темным и тихим. Только эхо шагов Рейвен говорило о великолепной акустике. Правда, тишина временами нарушалась рабочими, электриками — тем множеством людей за сценой, которые все вместе составляют неотъемлемую часть театра. Голоса людей смешивались со стуком по дереву и металлу. Они гулко раздавались в пустоте, как и шаги Рейвен. Рабочий шум всегда нравился ей и радовал ее. Но она любила и тишину пустого театра, по которому обожала бродить задолго до репетиций, задолго до того, как открывались главные двери и появлялись представители прессы с их постоянными назойливыми вопросами.

Сейчас у певицы не было желания общаться с прессой. Она уже рассказала журналистам с полдюжины историй о себе и Брэндоне, поделилась размышлениями о взаимном сотрудничестве в работе над фильмом и о том, что их отношения стали чисто деловыми. Однако старые фотографии все еще перепечатывались, старые вопросы задавались снова и снова. Каждый раз это был удар по больному месту.

Дважды в неделю Рейвен звонила клинику и вела серьезные разговоры с доктором Картером. Дважды в неделю доктор переводил ее звонки в палату у матери. Хотя это было глупо, но Рейвен снова начала верить обещаниям матери, слезливым клятвам и надеяться на возможность ее выздоровления.

Напряженные гастроли заставили мобилизовывать всю энергию, поэтому она чувствовала эмоциональное опустошение. Не в первый раз ей оставалось положиться на удачу и голос.

Поднявшись на сцену пустого театра, Рейвен повернулась лицом к воображаемой аудитории. Ряды в зале уходили назад, подобно волнам во время отлива. Но она знала, как плыть по этим волнам, знала с первого своего концерта. Она от природы была исполнительницей так же, как ей был дан от природы поставленный голос, она ведь не училась пению. Но она оказалась и одаренным поэтом, и композитором, — такая вот богатая талантами натура!

Сейчас ей вспомнились слова одной старой песни, и мелодия, уже почти забытая, снова зазвучала в ее душе. Но она не торопилась сесть за рояль. Память — опасная вещь, она причиняет боль. Но ей нужно было доказать себе, что прошедшие годы сгладили остроту обиды. Она начала с того, что потихоньку стала напевать. Ее голос постепенно окреп, он был слышен уже в самых дальних уголках театра.