Обманы - Майкл Джудит

Дверь отворилась, и, подняв глаза, Гарт увидел Мэйдлин Кейн.

— Извините меня, Долорес спрашивает, присоединитесь ли вы к нам за ужином?

— Вряд ли. У меня… я должен сделать дома кое-какую работу. Долорес поймет.

— Прежде чем вы уйдете, не могли бы вы мне сказать… Я не из любопытства, но… не могли бы вы мне сказать, когда вернется Стефания?

Гарт заколебался:

— Не знаю. Не могу вам ответить. Передайте мои извинения Долорес.

Он нашел свое пальто и вышел через боковую дверь. Ночь была морозной, и в тишине улиц слышно, как хрустел под его ногами ледок. Он глубоко засунул руки в карманы и повернул в парк, чтобы пройтись вдоль озера, широкими шагами нарушая нетронутую белизну снега, серебрящуюся в ярком лунном свете.

Жена, с которой он прожил двенадцать лет, заботилась о людях, любила их, беспокоилась о них. Но как бы глубоко ни входила она в их жизнь, когда наступал кризис, она пугалась и отступала. Она не смогла бы загнать в угол миссис Кейзи, или запугать Риту Макмиллан, доведя ее до признания, или даже потребовать объяснений от Клиффа, когда заподозрила его в мелком воровстве.

«Я знал все это, — подумал Гарт. — Я знал это, но позволил себе думать, что она так изменилась, чтобы помочь нам возродить наш брак».

Но Сабрина, леди Сабрина Лонгворт, у которой не было семьи, не было ответственности за кого-либо, которая жила экстравагантной жизнью, скользя по поверхности дружеских и любовных связей и даже брака… она могла подчинять себе, бороться и высказывать свое мнение. На самом деле Стефания завидовала Сабрине, ее мужеству иметь свое мнение и переходить в наступление, когда надо бороться со злом или ошибками. Но была ли леди Лонгворт той женщиной, чувства которой были достаточно сильны, чтобы взять на себя этот труд? Смогла бы она полюбить Пенни и Клиффа? Смогла бы она полюбить Гарта Андерсена?

Его лицо замерзло, и пальцы в карманах пальто онемели. Гарт повернул к дому. Последний квартал он пробежал бегом, катаясь на ногах по замерзшим лужицам. В доме было тихо, Пенни и Клифф оставили ему полмиски холодной воздушной кукурузы, а сами пошли спать. Дрожа от холода, он разложил в камине дрова и зажег огонь, потом побежал наверх и переоделся в старую пару джинсов и шерстяную водолазку. На кухне он соорудил себе поднос с сандвичами с мясом и пивом, поставил кофейник и понес все это в гостиную, где огонь трещал и подскакивал в дымоход. Пододвинув кресло, он сел и, подтянув ближе столик, поставил на него поднос и стал смотреть на игру пламени, давая теплу разойтись по телу. Неожиданно он понял, что чувствует себя необыкновенно хорошо.

«Почему?» — удивился он и, уже спрашивая, знал ответ: потому что, будучи ученым, понимал, что сдвинулся с мертвой точки, делает открытия, спиралью расходящиеся из самого центра, из самого сердца это лабиринта. Женщина, с которой он прожил последние три месяца, была ни его женой, ни ее сестрой, а совершенно отдельной личностью, другим человеком, как она и сказала ему в Нью-Йорке, — женщина нежная и любящая, как Стефания, и независимая и сильная, как Сабрина. Поэтому он и не разгадал обмана.

Его слепота была вызвана более сложными причинами, чем те объяснения, за которые он цеплялся, чтобы избежать тревожащих подозрений, пытаясь поверить, что она хотела восстановить их брак, или была в шоке после несчастного случая, или страдала и отождествляла себя со своей сестрой. На самом деле Сабрина Лонгворт не успела немного пожить с ними, как начала вести себя и как ее сестра, и как она сама. «Близнецы, — подумал Гарт. — Переплетенные в мыслях друг друга, в домах друг друга». За несколько недель лучшее, что было в Сабрине, слилось воедино с лучшим, что было в ее сестре. Она была Стефанией Андерсен в стольких важных своих чертах и поступках, что само предположение, будто она была кем-то другим, казалось нелепым.

И по мере того, как это с ней происходило, она становилась такой же жертвой обмана, как и он: любя его и не смея рассказать ему об этом до тех пор, пока не будет уверена, что все закончено. Она поймалась, и никто из них не осознал этого.

А потом, разумеется, была еще одна причина, по которой он был доволен и ему не хотелось сомневаться, что это его жена: он полюбил ее. Она три месяца его обманывала и в то же время давала ему больше, чем он думал когда-нибудь найти в женщине. Найти, и любить, и сделать частью своей жизни. Даже теперь, зная все, он думал о ней как о своей жене.