Любовь до белого каления - Ларина Арина

– Чего ж непонятного? – Он снова приблизился, блокировав Татьянины мыслительные процессы. – Мадемуазель Аникеева, приглашаю вас отметить прибавку в штате. Вы как? Нужен же какой-то повод, чтобы снова надоедать вам приглашениями. Или не нужен?

Это была проверка. Семен не знал, будет ли она играть в извечную женскую игру «кокетство» или догадается не осложнять жизнь им обоим.

– Мне показалось, что не нужен нам повод, – оправдала его надежды Таня, густо покраснев и едва не оторвав пуговицу от его рубашки. Эту пуговку она крутила дрожащими пальцами, словно придерживая Крыжовникова, чтобы он не передумал и не сбежал.

– Аникеева, где ты шляешься? – взвыла Ведеркина, едва только услышала Татьянин голос в телефонной трубке. – У меня такие новости, а тебя нет! Брось все, слушай сюда!

– Натуль, я с ног валюсь…

– Это фигурально. А я сейчас такое скажу, что ты вообще рухнешь!

– Ну, ладно. Давай. – Татьяна только что вернулась домой, отметив тет-а-тет с шефом «принятие на работу новой сотрудницы». «Отмечательство» снова закончилось поцелуями, но теперь ей уже не было страшно, что завтра Крыжовников сделает вид, что ничего не было. Откуда-то появилась уверенность в себе, в нем, в будущем. Прошло нервное напряжение, улеглись заполошные «а если», «а вдруг». Татьяна чувствовала себя пирамидой, покоящейся на надежном основании. И никто уже никогда не сможет ее опрокинуть. Потому что Семен, прощаясь, прошептал:

– Мне выпал шанс один из миллиона. Я нашел свою женщину. До завтра, любимая.

Как мало надо женщине, чтобы растаять. Хотя смотря какой. Все относительно. Зерно должно упасть на плодородную почву неокученной и неизбалованной судьбы, а не на накатанный асфальт невосприимчивости искушенной светской львицы. Татьяна не была наивной дурочкой, хватавшейся за любой шанс, но и особо богатого опыта в любви у нее не было. Ни Вову, ни нескольких последующих кавалеров никак нельзя было считать опытом. Это скорее были мелкие ошибки, а не судьбоносные вехи, по которым можно было перейти болото Фортуны и выйти на твердый путь к счастью. Она так устала не верить и бояться, что Семен показался справедливой наградой за долгие тринадцать лет ожидания. Все это ужасно хотелось рассказать Наташке, чтобы поделиться, посоветоваться, погордиться… Но Ведеркина не в состоянии была воспринимать чужую информацию, не вывалив свою.

– Егор познакомил меня с мамой! Такая тетка шикарная! Это что-то! Я ей понравилась!

– Что ж ты так орешь? – досадливо пробормотала Таня.

– От избытка чувств. У меня сейчас чувств, как головастиков в пруду – кишмя кишат!! – еще громче заорала Наталья.

– Как романтично…

– Да ну тебя с твоей романтикой. Жизнь – это жизнь, а романтика – это когда нет нормальной жизни, такой, как хочется, вот тогда и начинают выдумывать всякие розовые сопли в белых кружевах. Дескать, у нас никого нету, потому что у нашего идеала лошадь заблудилась и рыцаря нашего не туда завезла. Ха! Когда есть хороший мужик, которого нужно кормить, любить и носки ему стирать, никакая романтика на фиг не нужна. Да если бы у меня был муж, для которого можно было наварить щей, с которым пивка с воблой пожрать можно, покурить, соседей обсудить, да разве б я мечтала о серенадах под окном и цветах каждый день? Нормальный мужик, который свой, а не чужой, должен не под окном петь – кстати, сама знаешь, в наше время, кроме алкашей и загулявшей молодежи, никто в сквериках не воет, – а дома в кухне сидеть: про работу рассказывать, полочки прибивать, детям сопли вытирать, которые ты не дотерла. А если нужны цветы, то их надо самой накупить один раз в горшках, допереть до дома и нюхать каждый день.

– Погоди, – перебила ее страстный монолог Татьяна. – Я так понимаю, что Егор оказался далеко не романтиком. Ты к этому ведешь?

– Да не нужен мне романтик! Ты что, не поняла?

– Поняла я все, – торопливо уверила ее Татьяна.

– А почему таким тоном?

– Нормальный тон, это я нагнулась тапки обуть.

– Умные люди делают это, не нагибаясь, – просветила ее Ведеркина. – Короче, они такие классные! Кстати, мама у него никакая не мегера, а своя в доску баба.

– Неожиданно.

– Не издевайся. Она разрешила называть ее Юлей. Представляешь, так и сказала: друг Егорушки – мой друг, так что на «ты» и без отчеств! Прикинь, как у них все просто, по-человечески.

– Ну да, как по накатанному. Может, Егорушка часто таких друзей приводит, вот мама и привыкла?

– Аникеева, ты жаба пупырчатая! Меня бесит твой пессимизм!

– А меня пугает твой оптимизм. Ты его всего ничего знаешь, а уже строишь планы.

– Сама-то тоже небось вся в планах, как кактус в колючках?

– Это другое дело, – возмутилась Татьяна.

– Ну, кто бы сомневался! – заржала Ведеркина. Таня не выдержала и тоже засмеялась.

– Ладно, извини, Натусь. Я же переживаю за тебя.

– Ага. Переживаю за тебя, дуру. Знаем, знаем. Но там правда все классно, – Наталья мечтательно засопела. – Мы с ними так душевно посидели. Мама у него тоже на рынке торгует. В смысле – в магазине работает. Только в другом, у них семейный бизнес. Я бы тоже могла. А еще лучше – села бы дома, нарожала ему детишек и драила бы квартиру. Егор очень чистоплотный. Он, знаешь, с предыдущей женщиной расстался из-за того, что она свои вещи разбрасывала. Прямо где снимала, там и бросала. Идет, говорит, кофту расстегивает и кидает прямо под ноги. Представляешь?

– Запросто, – хмыкнула Татьяна. – Это называется эротика. А если под музыку, то стриптиз. Представляешь стриптизершу, которая сначала снимет все, а потом начнет свое шмотье складывать и по полочкам рассовывать?

– Нет, не представляю. Так вот, мой Егор – приличный человек. Ему стриптизерша не нужна. Да, это скучно, некиношно, неэротично, но при моем весе никакой эротики быть не может.

– Дурища ты, Натка. Как раз при твоих габаритах самая эротика. Это же мечта любого мужика.

– Ага, знойная женщина – мечта поэта. Можешь меня презирать, но я хочу обычного мужика. Без встрясок, взрывов и фейерверков. Да, я скучная, приземленная и нудная, но лучше спокойная скучная жизнь, чем какая-нибудь дикая синусоида, когда тебя сначала подбрасывают к звездам, а потом мордой в компостную яму. Лучше идти по дорожке, без взлетов, собирать одуванчики и радоваться тому, что есть.

– В тебе умер поэт, – вздохнула Таня.

– Еще не умер, но пусть лучше сдохнет, чем я еще раз втюрюсь в какого-нибудь принца, который носится впереди лошади: сегодня здесь, а завтра – в далеких далях. Да, я буду продавать куртки. И Егор не такой уж дуб, как тебе хочется думать.

– Да я не…

– Нет, ты хочешь мне доказать, что я не права.