Выкуп - Стил Даниэла

Через два года после того, как его оставила Джанет, он попытался получить работу в одной известной фирме, занимающейся спекулятивным капиталом в Сан-Франциско, и получил от ворот поворот. Поскольку Питер все равно находился в Сан-Франциско, он занялся вместо этого сбытом кокаина. Когда его арестовали, обнаружив при нем большое количество наркотика, который он намеревался продать, ему было тридцать пять лет и его преследовала целая толпа кредиторов за давно просроченные долги. Продав этот кокаин, он мог бы сделать целое состояние, но его долги на момент ареста в пять раз превышали эту огромную сумму. Более того, у него были ужасающие долги некоторым очень опасным людям. Как говорили некоторые знавшие его люди, услышав эту историю, у него было все, а он умудрился променять это на билет к праотцам. Когда его арестовали, он был должен целое состояние, его могли убить дилеры, продававшие ему кокаин, а также люди, оставшиеся в тени, которые их финансировали. Он не расплатился ни с кем. У него не было денег. Чаще всего в подобных случаях, когда такие люди попадали в тюрьму, их долги если даже не прощались, то списывались. В самых страшных случаях их убивали за долги в тюрьме. Или, если повезет, их прощали. Питер надеялся, что его простят.

Когда Питер Морган попал в тюрьму, он не видел дочерей уже два года и едва ли мог надеяться, что когда-нибудь увидит их снова. Пока шло судебное заседание, он сидел с каменным лицом, а когда ему предоставили слово, говорил разумно и был полон раскаяния. Его адвокат пытался добиться для него условного освобождения. Но судья был человеком опытным. Ему и раньше встречались, хотя и не часто, люди, подобные Питеру, но ни у одного из них не было такого количества упущенных возможностей. Он видел Питера насквозь, и то, что он видел, вызывало в нем тревогу. Казалось, внешность Питера не соответствует его поступкам. Заученные фразы о раскаянии судью не обманули. Питер говорил без запинки, но неискренне. И когда присяжные заседатели признали его виновным, судья приговорил его к семи годам тюремного заключения и направил его в Кресент-Сити, в тюрьму Пеликан-Бей максимально строгого режима, в которой содержалось 3300 самых опасных преступников во всей пенитенциарной системе Калифорнии. Она была расположена в трехстах семидесяти милях к северу от Сан-Франциско и в одиннадцати милях от границы штата Орегон. Питеру приговор показался необоснованно суровым, как будто речь шла не о нем.

На день своего освобождения Питер отсидел в тюрьме четыре года и три месяца. Он избавился от наркотической зависимости, не совался в чужие дела, работал в конторе надзирателя главным образом с компьютерами и не имел ни единого дисциплинарного взыскания или замечания за все четыре года. А надзиратель, у которого он работал, был абсолютно убежден в его искреннем раскаянии. Каждому, кто его знал, было ясно, что Питер не имеет намерения снова попасть в беду. Он получил хороший урок. Членам совета по условно-досрочному освобождению он также сказал, что его единственное желание – снова увидеть своих дочерей и быть им таким отцом, каким они стали бы со временем гордиться. Его слова звучали так, будто последние шесть или семь лет его жизни были досадной помаркой на его чистой, как стеклышко, жизни, которую он в дальнейшем намерен поддерживать в идеальной чистоте. Казалось, он сам верил в это. И ему поверили все.

Его освободили при первой законной возможности. В течение года он должен был оставаться в северной Калифорнии и находиться под наблюдением уполномоченного службы условного освобождения в Сан-Франциско. Он предполагал жить в общежитии, пока не найдет работу, и сказал членам совета, что он человек негордый и готов взяться за любое дело, пусть даже это будет физический труд, лишь бы все было честно. Но никто всерьез и не сомневался в том, что Питер Морган найдет работу. Правда, он совершил ряд колоссальных ошибок, но даже после четырех лет пребывания в Пеликан-Бей он производил впечатление умного, славного парня, каким и был на самом деле. Его доброжелатели, в том числе и тюремный надзиратель, надеялись, что, если ему чуть-чуть повезет, он найдет для себя правильную нишу и будет вести достойную жизнь. У него было все, что для этого требовалось. Теперь ему нужен был только шанс. И все они надеялись, что, выйдя на свободу, он его получит. Питер всегда нравился людям, и они желали ему добра. Тюремный надзиратель лично вышел попрощаться с ним и пожал ему руку. Как-никак Питер проработал исключительно на него целых четыре года.

– Не теряй с нами связь, – сказал надзиратель с доброй улыбкой.

За последние два года он приглашал Питера к себе домой на Рождество, чтобы он провел праздник вместе с его женой и четырьмя сыновьями-тинейджерами, и Питер проявил себя с наилучшей стороны. Умный, добродушный, забавный, он очень понравился всем четверым мальчишкам. Он умел расположить к себе людей – как молодых, так и старых. Он даже уговорил одного из них подать заявление на предоставление стипендии для обучения в Гарварде. И этой весной мальчик был принят. Надзиратель чувствовал себя как бы в долгу перед Питером, а Питер искренне привязался к надзирателю и его семейству и был благодарен им за проявленную доброту.

– Весь следующий год я буду жить в Сан-Франциско, – сказал Питер. – Я лишь надеюсь, что мне вскоре разрешат съездить на восток, чтобы навестить моих девочек.

У него даже не было их фотографий за последние четыре года, и он не видел их уже пять лет. Изабель и Хизер было теперь соответственно восемь и девять лет, хотя в его воспоминаниях они все еще оставались совсем малышками. Джанет давно запретила ему поддерживать с ними контакт, причем ее родители одобрили это решение. Отчим Питера, когда-то оплачивавший его обучение, давно умер. Его родной брат исчез много лет назад. У Питера Моргана не осталось никого и ничего. У него было четыреста долларов в бумажнике, был уполномоченный службы условного освобождения в Сан-Франциско, была койка в общежитии в районе Миссии, населенном преимущественно испанцами, которое размещалось в некогда красивом, а теперь сильно обветшалом здании. С той частью здания, где проживал Питер, время обошлось особенно беспощадно. Имеющихся денег ему хватит ненадолго, а он за четыре года даже не имел возможности даже прилично подстричься. Единственное, что у него осталось в этом мире, – это горстка знакомых в Кремниевой долине, работающих в областях высоких технологий и спекулятивного капитала, да еще нескольких наркодилеров, с которыми он был некогда связан и от которых твердо решил держаться подальше.

У него практически не было никаких перспектив. Он собирался позвонить некоторым людям, когда будет в городе, но понимал, что ему, вполне возможно, придется работать мойщиком посуды или истопником, хотя это было маловероятно, потому что он как-никак был выпускником Гарвардской школы бизнеса. На худой конец он может поискать кого-нибудь из старых школьных друзей, которые, возможно, не знали, что он угодил в тюрьму. Однако он не обольщался мыслью о том, что все это будет легко и просто. Ему было тридцать девять лет, и как бы он это ни объяснял, а последние четыре года – пробел в его резюме. Ему предстояло преодолеть трудный участок жизненного пути, но он был здоров, крепок, свободен от наркотической зависимости, умен и все еще невероятно хорош собой. Должно же в конце концов случиться с ним что-нибудь хорошее. В этом он, как и его тюремный надзиратель, был уверен.