Зюзюка и другие - Вильмонт Екатерина Николаевна

– Прекрати истерику! Все равно это должно случиться, если уже не случилось. Не хочешь же ты, чтобы она осталась старой девой?

– Нет, больше всего на свете я хочу, чтобы она вышла замуж за нормального хорошего парня.

– Ишь чего захотела! Как это было у кого-то из классиков: «Зять – это любезный молодой человек, который берет на себя расходы по содержанию моей внучки?»

– У классика была не внучка, а дочь.

– Ну, кажется, этот любезный молодой человек у тебя уже появился за океаном.

– Дай-то бог, чтобы у Адьки все было хорошо, чтобы такие жертвы не пропали даром... Господи, Герочка, я так хочу ее видеть...

Вечером позвонила Натэлла, вся в слезах. Умерла Лида Кокорева, наша однокурсница, похороны завтра в десять тридцать утра.

– Как грустно, – сказала я.

Лида была самой красивой девушкой на курсе, подавала большие надежды, еще студенткой с огромным успехом снялась в нашумевшем фильме, вышла замуж за модного кинорежиссера, и, казалось, звездная карьера ей обеспечена, но у нее был тяжелый характер, она умудрилась испортить отношения со всеми вокруг и в результате к тридцати годам осталась у разбитого корыта. В кино ее не снимали, в театре она была, что называется, на выходах, иногда играла что-то на радио, в годы перестройки торговала трусиками на Рижском рынке и начала пить. Однако в последнее время ее стали довольно активно снимать в сериалах, она играла в основном озлобленных баб с едва уловимыми следами былой красоты, и, надо заметить, играла хорошо, сочно. И вот внезапная смерть.

– Надеюсь, ты пойдешь на похороны? – строго спросила Натэлла.

– Даже не знаю... наверное, надо.

– Что значит – наверное? – возмутилась она. – Надо, чтобы было побольше народу, надо проводить по-человечески.

– А на каком кладбище?

– На Донском. Там могила ее мамы... Ты не думай, я за тобой заеду.

Почему-то на похоронах всегда бывает либо очень жарко, либо жутко холодно, а поскольку дело было в начале декабря, то холод стоял собачий. Мы встретили массу знакомых.

– Девочки! – подбежала к нам Валя Огородникова, наш бывший комсорг. – Сколько лет, сколько зим, вот только на похоронах и встречаемся. Девочки, мы тут скидываемся на поминки...

– По сколько? – деловито осведомилась Натэлла. – А кто устраивает поминки?

– Мы и устраиваем. У нее осталась только двоюродная сестра, но... Надо помочь.

Мы с Натэллой, не сговариваясь, вытащили деньги.

– Молодцы, девчонки! Значит, я вас записываю!

– Куда? – опять-таки в один голос спросили мы.

– На поминки!

– Да нет, спасибо, мы не пойдем, – сказала я. – Мне на работу надо...

– Слыхала я, как ты по радио на жаргоне чешешь... Ладно, девчонки, спасибо вам, я побегу...

– Спасибо за «девчонок»! – сказала уже ей вслед Натэлла. – Давно нас с тобой никто девчонками не называл, все больше мамашами. Или бабусями даже.

– Обрати внимание, что большинство баб выглядит все-таки прилично, а мужики... Ты глянь, что с Никитой стало... А Володя...

– Грустно, подруга... И Лиду жалко, только-только начала оправляться...

Когда все столпились у могилы, оказалось, что пришло много народу, в том числе и группка ребят лет по двадцать. Среди них выделялась прелестная девушка с длинной косой, типичная тургеневская барышня, только в джинсах и дубленой курточке.

– Кто эти ребята? – спросила я.

Натэлла всегда все знала.

– Это ее ученики, она вела какую-то театральную студию.

Надо заметить, что настоящее горе было написано только на лицах этих ребят.

Первым выступил какой-то хмырь, который завершил свою невыносимо казенную речугу словами:

– Пусть земля ей будет прахом!

Все ахнули.

– То есть, конечно, пухом, – поправился он, ничуть не смутившись.

– Кто этот болван? – спросила я у Натэллы.

– Да Васька Блинов, не узнала? Депутат городской думы, между прочим.

– Боже, какой кошмар! Он же всегда был кретином.

– Зато погляди, как он собой доволен.

Между тем слово предоставили тургеневской барышне.

– Дорогая Лидия Филипповна... Тетя Лида... – голос у нее дрогнул, – нам без вас будет плохо. Спасибо за все, что вы сделали для нас. Мы никогда вас не забудем, честное слово... – И она расплакалась.

– Слава богу, есть кому по ней плакать, – сказала Натэлла.

Вскоре народ стал расходиться.

– Натэлла, я хочу к Лёне заглянуть...

– Я знала. И даже цветы купила. Ты иди, а я схожу за ними. Они в машине остались.

– Ты не видела, у ворот торгуют цветами?

– Я тебе половину своих отдам, там много.

Натэлла была чудесной подругой и знала меня как облупленную.

Я еще издали заметила у Лениной могилы какую-то женщину. Кто бы это мог быть? Она стояла, опустив голову, спиной ко мне. Как ни дико это звучит, в душе шевельнулась ревность. Но, с другой стороны, мало ли у него было знакомых и сослуживцев, в том числе и женского пола? Я прибавила шаг. И тут же запнулась. Нет, надо подождать Натэллу, а то эта баба подумает, что я даже цветов ему не принесла. И тут же Натэлла догнала меня с большим букетом белых хризантем.

– Вот, тут десять. Четыре мне, тебе шесть. Ой, а кто это там?

– Не знаю!

– Пошли, узнаем.

Снег скрипел под ногами, и женщина обернулась. Она была немолода, но явно моложе меня. Эффектна. Темные волосы, темные глаза, яркий чувственный рот. На могиле лежали шесть красных роз.

В глазах ее мелькнуло смятение.

– Добрый день, – сказала она. – Я работала с Леонидом Станиславовичем. Он был замечательный человек и начальник... Он так помог мне в жизни... Я никогда его не забуду...

Она явно узнала меня, но я никогда ее не видела.

– А как вас зовут?

– Алла, Алла Генриховна. Знаете, я живу не в Москве и вот приехала... и пришла на могилу. Всего вам доброго!

Она поспешно ушла.

– Ты когда-нибудь слыхала про нее? – полюбопытствовала Натэлла.

– Может и слыхала. Мало ли имен упоминалось в разговорах. Алла не такое уж редкое имя...

– Красивая баба.

– Да, но какое теперь это имеет значение... Я же знаю, что у него было полно баб. Она, наверное, из Капустина Яра, сказала же, что живет не в Москве. И, наверное, любила его. Немудрено. Его было за что любить. Вероятно, многие из этих баб бывают на его могиле. Мне на днях Стаська говорила, что видела тут цветы... Но любил-то он меня. А это... подножный корм.

– А ты видела, как она одета? Шубка у нее не из Капустина Яра.

– А какая у нее шубка? Каракулевая по-моему?

– Каракуль каракулю рознь! Это гулигаш.

– Это еще что такое?

– Самый дорогой сорт каракуля!

– Наверное, у нее богатый муж. Да черт с ней.

Я положила цветы на снег.

– Хочешь побыть одна? Я подожду в машине.

– Да нет, пойдем, я что-то замерзла.

– Может, выбросить ее розы, а?