Сюрприз для любимого - Веденская Татьяна

– Он мне изменил! – дожевывая пирожок, пожаловалась я.

Вот все на свете я могу приготовить, и даже лучше, чем мама, но не эти вот куски печеного теста. Правильно говорят, что умение печь пироги – это как талант: у кого-то он есть от природы, а кому-то не светит, сколько ни учись. Впрочем, у меня неплохие пироги. Просто у мамы они вообще фантастические. Надо, кстати, все-таки переписать точный рецепт.

– Да кто? – хором удивились мама с папой. Их вопрос поставил меня в тупик и даже несколько разозлил.

– А что, есть варианты? Дед Мороз! Со Снегурочкой! У меня, кажется, за последние двенадцать лет только один муж.

– Алексей? – нахмурился папа и приложил руку к карману на рубашке.

Я замотала головой.

– Папочка, миленький, это все не так страшно, чтобы ты переживал. Мне просто надо побыть тут у вас, подумать, взвесить все. Это же не конец света, так что выпей сразу чего-нибудь успокоительного и не вздумай волноваться. Тебе это вредно.

– Так что произошло? – переспросила мама, уже накапывая папе в рюмочку. И нам тоже, только не валидола, а коньячку. При виде коньяка мне моментально поплохело.

– Нет-нет, я не буду. Я больше не могу…

– В каком смысле? – удивилась мама, сливая коньяк обратно.

– Нет, ну ты-то выпей, – заметила я.

– Ладно, выкладывай, – потребовала она.

Я, как говорится, не заставила просить себя дважды. Понятное дело, история у меня вышла банальная, да еще эта дурацкая слежка в ресторане. Но, как и меня, маму с папой (особенно маму) больше всего потрясли эти вот «куда ты денешься».

– Вот ведь негодяй! Ты же ради него оставила карьеру! – громогласно возмущался мой миролюбивый папа. – У тебя же был какой-никакой талант в живописи.

– Папа, когда ты говоришь «какой-никакой», даже я сама понимаю, что он был «никакой».

– Неправда! Ты до сих пор рисуешь чудные акварели, – аккуратно возразил он, но я была объективна. Такие акварели, если разобраться, любой студент любого художественного училища мог нарисовать. А мне надо было срочно найти что-то, что я умею делать, кроме мытья полов и приготовления пирогов. Что-то, чем бы я смогла ответить (хотя бы в душе) на мужнее «куда ты денешься». Потому что не знаю, как там насчет любви, а самолюбие мое он задел очень сильно, это точно. Даже не задел, а практически ранил. Почти смертельно. И ведь, если вдуматься, все могло пройти по-другому. Ведь бывает же так, что муж дорожит своей женой, и, когда она ловит его на месте преступления, он встает перед ней на колени, просит прощения, говорит, что всю жизнь любил только ее… Бывает? Да наверняка! Правда, я не встречала таких историй.

За все выходные, что я просидела в папином кабинете, уклоняясь от разговоров с мужем, я раскопала в Интернете бессчетное количество историй, сходных в общих чертах с моей, и ни в одной муж ноги жене не целовал. И все же, чтобы вот так, прилюдно заявить (прямо при любовнице, заметьте!), что я ни на что не гожусь… Мне вдруг страстно захотелось немедленно доказать Лешке, как он ошибался. И именно поэтому я отказывалась с ним говорить, хотя он уже оборвал все телефоны в квартире моих родителей. Однако мама стояла насмерть, презрительно отвечая, что я не имею желания с ним контактировать. Да-да, она так и говорила ему – контактировать, а он в ярости плевался и кричал, что так, как я делаю, никто не делает. И что мне еще повезло, что он такой хороший, не хочет раздувать скандала.

– Оставь же ты ее пока в покое, ей же надо успокоиться, подумать. Ты ее оскорбил, разве ты этого не понимаешь?! – в сердцах высказался папа, когда к вечеру воскресенья Лешкины звонки уже надорвали психику всем. Кажется, что именно в папином, весьма, надо сказать, интеллигентном исполнении эти слова наконец дошли до Лешкиного сознания, и он затих. Папа выслушал его, потом положил трубку и сказал:

– Он ждет твоего звонка. Когда ты будешь готова.

– Интересно только зачем, – пожала я плечами и представила себе, как все это будет развиваться дальше.

Назавтра в очередном кафе девчонки принесут мне свои соболезнования, а потом Машка, наша активистка, скажет:

– Сопли соплями, а хорошего мужика сейчас днем с огнем не найти.

– Поломайся как следует и возвращайся. Пусть подарит тебе что-нибудь. Пусть, я не знаю, машину тебе поменяет, – кивнет Любка.

– Только не перегни палку, – предупредит Каринка.

Еще через какое-то время мама тактично, но твердо даст мне понять, что время для законной гордости и обиды прошло и мне надо возвращаться в свой дом и в свою жизнь, а ей надо заниматься восстановлением подорванного здоровья папочки (и тут я не стану возражать, ибо это очень, очень важно). А Алексей принесет мне извинения, подарит, может быть, колечко (но машину не поменяет, это точно) и, понимая, что деваться-то мне все равно некуда, молчаливо даст понять, чтоб больше никогда я не устраивала этого цирка со слежкой, а то иначе… А что, собственно, иначе? Развод? Он меня оставит без тех самых пресловутых средств к существованию? А на хрена мне нужно такое существование?! Какая проза жизни – мне надо вернуться к мужу, чтобы не голодать. И это справедливо? Интересно, а ведь действительно получается, что от этого самого развода я пострадаю гораздо больше его. Что у меня есть? Ржавая «восьмерка», двое детей и умение пользоваться Интернетом, где я в основном скачиваю интересные рецепты и читаю новости и анекдоты? Значит, я до конца своих дней буду терпеть все выкрутасы Алексея, втайне ненавидя его за это самое мое терпение.