Дни и ночи - Горовая Ольга Вадимовна

Их общение с самим Тимофеем Борисовичем за следующие полторы недели было каким-то странным. Она никогда не могла предугадать как именно он отреагирует на какие-то слова или действия. Например, удивив ее в ту первую среду за общим завтраком улыбкой, от которой у Саши перехватило дух — он следующие три дня даже не замечал свою подчиненную, если только она не обращалась непосредственно к боссу.

Кроме того, она даже столкнулась с его характером, о котором Сашу с первой минуты предупреждал Семен Петрович. Причем произошло все настолько неожиданно и быстро, что она… нет, не испугалась… Растерялась, пожалуй, так и не поняв до конца, что же заставило Тимофея Борисовича вспылить?

Ведь Александра, зайдя уже под конец дня к начальнику, после того, как отпустила последнего больного, задала вполне обычный вопрос, удивившись, что не может найти ни одной истории болезни в амбулатории? Точнее, ни одной, заведенной за последние четыре года. А ей надо было узнать о том, на что в прошлом жаловалась немолодая уже женщина, сегодня обратившаяся к ней. И Саша хотела сравнить рассказ пациентки и свои выводы с записями предыдущего врача.

Поначалу он просто пожал плечами на ее интерес и спросил «а зачем?».

— Все равно у нас никто, практически, не проходит стационарного лечения, — не отрываясь от книги, заметил Тимофей Борисович и перевернул страницу. — Семен Петрович — исключение, сильно поздно меня вызвали, уже никак не успевали хоть куда-то довезти, неизвестно, вынес бы он дорогу, вот и пришлось здесь оперировать, и бригаду из райцентра на себя вызывать, — безразличным голосом рассказал он, не глядя на Сашу, — а так, они лучше костьми на огородах лягут, но не к нам, — на губах начальника появилась мимолетная кривая усмешка. — У них всех есть карточки на руках. Все, что я им назначал, записано там, — Тимофей Борисович на мигу поднял на нее непроницаемый взгляд, и тут же опять уткнулся в книгу.

Через минуту, за которую не было больше добавлено ни слова, Саша поняла, ей намекают — разговор окончен.

Но… она даже растерялась — как же так? Тимофей Борисович, которого она помнила — гонял их всю неделю, требуя идеального заполнения историй. Он придирался не то, что к словам, которые студенты использовали в дневниках и анамнезе, а к расстановке знаков препинания. И десятки раз повторял им, что история болезни или карточка пациента — это основной документ и их главная защита и доказательство верного лечения пациента в случае, если возникнут вопросы или сомнения.

— Но…, Тимофей Борисович, — Саша решила, что ей еще рано уходить. — Мне необходима информация и помимо назначений. Я хочу сравнить динамику жалоб пациентки за эти года. Просмотреть, как они нарастали…

— Скажите мне фамилию, — резко прервал ее Тимофей Борисович. — Я расскажу. Всех, кто был у меня, я помню и без историй.

Что-то, с каждой минутой, Саша понимала все меньше.

— Но нельзя же досконально помнить течение болезни у каждого больного? — недоуменно поразилась она. — Сколько их на нашем участке? Три, четыре тысячи? Это просто нереально. Истории необходимы. Да и если случится, что, если кто-то будет изучать, как вы докажете…

— Что?! — вдруг прервал он ее и с силой отбросил книгу на стол. Так, что та достаточно звучно шлепнулась о деревянную поверхность. — Что, Александра Олеговна?! Думаете, история вам в чем-то поможет?! — он завелся в миг и она даже не поняла, отчего Тимофей Борисович так разозлился.

Саше показалась, что у нее заложило уши от громкости его голоса. И тон… казалось, что голос Тимофея Борисовича просто сочится насмешкой и презрением. Начальник вдруг стремительно поднялся со своего стула и отошел к окну, напряженно замерев у подоконника. Его взгляд внимательно изучал Александру, впервые за эти дни.

— Разумеется, — повыше задрав подбородок, чтобы не выдать своей растерянности и недоумения. — История, амбулаторная карточка — это те документы, которые защищают и нас, и пациента, они отражают весь путь лечения и…

Он фыркнул и насмешливо хмыкнул.

— Ни черта они вам не дадут, Александра Олеговна! — опять не дав договорить, прервал ее Тимофей Борисович. — Это просто бумажки! И вы — дура, если полагаетесь на них!

Саша резко встала. Кем бы он ни был, но она не собиралась терпеть оскорбления. Даже от человека, которого уважала много лет.

— Может быть и так! — не сдержав гнева в голосе, Саша все же постаралась не повысить тон. — Может и глупо выполнять приказы Министерства и делать то, что делали миллионы врачей на протяжении веков. Может это и просто бумажки, Тимофей Борисович! — она небрежно кинула на стол карточку, которую сама завела на пациентку. — Но ничто из вашего личного отношения не дает вам права повышать на меня голос или оскорблять. Кричите на кого хотите, если это помогает вам донести что-то до пациента. Я в состоянии понять информацию и без крика или оскорблений, — сказав это, Саша отвернулась и вышла из его кабинета, не собираясь ждать, пока он еще что-то добавит.