Коктейль под названием «муж» - Ларина Арина

Результатом похода к деду стало окончательное осознание непоправимости произошедшего. Михаил Яковлевич категорически запретил Маше принимать чью-либо сторону.

– А мать свою проси на выход, пока не прижилась. Ей надо привыкать функционировать в новых условиях. А то она там ваши продукты трескает, живет на всем готовом, за квартиру не платит и думает, что основная ее задача теперь – изображать страдалицу. Нет, ее задача – искать работу и выход из тупика. А для начала этой курице надо понять, что она в тупике. Ты ей своим мельтешением под ногами и ложной жалостью только мешаешь и вредишь. Отойди, не лезь. Дай Лёшке ее выпереть, сама не ссорься.

– Да как так можно?!

– Можно. И именно так! Зуб надо драть резко и сильно, а не растягивать удовольствие. Пациенту от этого только хуже. Динка теперь пациент. И имей в виду: я всегда готов платить ей как няньке, если она сядет с Никитой, или как домработнице, если она пойдет к нам. Никогда нельзя загонять человека в угол, надо и лазейку оставлять.

Маша ехала домой, вяло соображая, как осуществить все то, что насоветовал дед. Разумеется, объективно она понимала, что запасной вариант в виде няньки или поломойки хоть и плохонький, но вариант, другое дело, как это воспримет Диана Аркадьевна. И как намекнуть Алексею, что она не возражает против маминого возвращения домой? Только-только все наладилось, и тут такая ерунда!

Да уж, удружил папа!

Усталость висела на плечах тяжеленным бугристым рюкзаком. Маша долго возилась в коридоре, оттягивая момент встречи с мамой. Судя по ассортименту вещей на вешалке, няня уже ушла, а Алексей еще не приходил.

Мама сидела за кухонным столом с видом заговорщицы.

– Мамуль, привет! Какие новости?

Спросила она машинально, не подумав, но эта простенькая реплика вдруг всколыхнула в глубине сознания целый пласт недоуменных вопросов: а почему, собственно, отец не звонит? Почему никто не говорит о разводе, как об официальном действии? Почему не оформляются никакие документы? Ведь не могут люди, прожившие друг с другом всю жизнь, просто так разойтись, помахав ручками или расплевавшись. Может быть, мама еще надеется что-то исправить? Или отец не до конца решил порвать? Или что-то еще, чего Маша не знает и о чем даже не догадывается?

Голова загудела, как рельса, по которой со всей силы шандарахнули молотком. Маша вдруг поняла, что хочет прокрутить все события вперед на максимальной скорости, как неудачное кино, в котором зрителя интересует лишь развязка.

– Я виделась с ней! – многозначительно и веско произнесла мама.

– С папиной новой… э-э-э-э… ммм… С кем?

– С колдуньей. С Эвелиной.

– Ну, разумеется, – пробормотала Маша. – И чего?

– Она мне все рассказала.

– И в какую сумму нам это обошлось?

– Ты бы лучше спросила, что именно она рассказала, – мама от возмущения даже сбилась с высокопарного тона. – Это настоящая колдунья. Она денег не берет.

– Как, вообще? – Холодный ужас змеей скользнул по спине. Одно дело аферистка, которая за экспромты собственного сочинения требует вознаграждение, превышающее зарплату среднего служащего, и совсем другое – неизвестная тетка, которая занимается этим бесплатно. Тут могло быть только два варианта: либо это сумасшедшая, искренне считающая себя колдуньей, либо на самом деле…

– Этого не может быть, – испуганно затрясла головой Маша. – И что она тебе сказала?

– Она сказала мне всё. И даже больше, чем всё. Девица у него не просто молодая, а совсем сопля. В папашку своего полоумного пошел. В принципе, этого можно было ожидать. Девица периферийная, блондинка, лицо глупое…

– Это… колдунья так сказала? – запнувшись, уточнила Маша. Ей все еще не верилось, что такие вещи можно обсуждать серьезно и, вообще, этот кошмар ей не снится.

– Разумеется. Фамилий она не называет, а образ видит. Маленькая, пухлая дура, разинувшая рот на папашкины деньги. Только такой старый самовлюбленный дурак может поверить, что любят его, а не банковский счет. За это он и будет наказан. Как, она не сказала, но, говорит, там темный туман. Чтобы на себя беду не навлечь, делать ничего мне не надо. Высшие силы все сделают сами. Вот так!

Мама с мрачной торжественностью уставилась поверх Машиной головы. Вероятно, в мыслях она уже прощала блудного мужа, которому планировалось отмерить столько страданий, сколько он заслужил.

– Всякому по делам его воздастся, – подтвердила Машину догадку маменька. – А у меня все устроится самым замечательным образом.

Август нехотя сдал позиции, уступив место осени. Бабье лето выдалось не жарким, но мягким и теплым. Оно было похоже на последний всплеск чувств стареющей девы: короткое, торопливое и обреченное.

Диана Аркадьевна после краткой, но эмоциональной беседы с зятем в гневе покинула квартиру дочери, пообещав на прощание, что ее еще позовут. Маша старательно извинялась, переживала и даже пыталась изобразить обиду на мужа. На самом деле она так устала от постоянных маминых капризов, что еле сдерживалась, чтобы не поучаствовать в сборе чемоданов.

– Однажды ты поймешь, каково это, когда твой муж уже не твой. Не со стороны, не объективно, а изнутри. И тогда тебе будет стыдно! – сообщила на прощание Диана Аркадьевна.

За что будет стыдно, Маша не поняла, так как с мамой они не ссорились. Вероятно, это была дежурная красивая фраза, маменька любила спектакли и уйти молча, завершив столь важный в своей жизни этап, просто не могла. Что касалось пророчества про ее собственного мужа, об этом Маша старалась не думать. Иначе с «доброжелательной» мамой очень хотелось поссориться. Когда человеку плохо, радость окружающих его раздражает. Но кто-то способен смолчать, переживая свои беды в одиночку, а кому-то требуется испортить настроение ближнему, чтобы сгладить контраст между своими эмоциями и чужими. Легко плакать, когда тебе подвывает хор плакальщиц, и совершенно невозможно самозабвенно и вдумчиво предаваться своему горю, если кто-то рядом веселится.

Беззаботная жизнь семейства Кузнецовых дала трещину. Маша нервничала и переживала, практически перестав общаться с обоими родителями. Отец за все это время позвонил лишь пару раз, спросив, все ли в порядке. Маша, долго готовившаяся к этому разговору и перебиравшая варианты, как и что она ему скажет, вдруг смешалась, застеснялась и вообще ничего не сказала, доложив лишь, что все в порядке и все здоровы.

Мама тоже стала где-то пропадать, недовольно и раздраженно отмахиваясь от дежурных Машиных звонков.

– Как-то все не так, Лёшка, не так! – Маша мучилась и не знала, как исправить непоправимое. Радоваться, когда рядом кто-то трагически молчит, тоже довольно затруднительно. Надо было как-то устраивать мамину судьбу.